Соло. Константин Райкин на ОТР
Смотрите полный выпуск программы «Прав!Да?» с Константином Райкиным.
Варвара Макаревич: Здравствуйте! В эфире программа «ПРАВ!ДА?». Меня зовут Варвара Макаревич.
Юрий Алексеев: Меня зовут Юрий Алексеев. Сегодня сольный выпуск. И обычно гость приходит к нам в студию, а сегодня мы пришли в гости к нашему герою. Это человек, которого знают все. Народный артист России, педагог, актер, режиссер, руководитель театра «Сатирикон» – Константин Райкин. Здравствуйте.
Константин Райкин: Здравствуйте.
Варвара Макаревич: Константин Аркадьевич, здравствуйте. Мой первый вопрос сразу же, естественно, про юбилей театра. Театру исполняется 80 лет, тем не менее последние несколько лет у театра нет своей сцены. Не тяжело ли отмечать такой значимый день рождения, при этом сидя на чемоданах и все время путешествуя по разным сценам?
Константин Райкин: Ну, сказать, тяжело или не тяжело, я даже не могу, потому что… Как-то нельзя сказать, что у нас юбилейное какое-то настроение, что у нас такой пафос момента мы ощущаем. Мы как-то находимся в какой-то напряженной стадии своей жизни, на дистанции, так сказать.
И сказать, что как-то мы прямо хотели отметить, а нам негде… Вообще надо бы, конечно, отметить это, но дома нет, он строится. Мы как-то сыграем спектакль. Мы съездим на Новодевичье кладбище и как-то посетим могилу Аркадия Райкина, как-то все там соберемся. Мы как-то друг друга поздравим.
Главное, что мы будем играть в этот вечер один из наших последних спектаклей «Дон Жуан» Мольера. Это, в общем, великий и очень любимый Аркадием Райкиным и нами драматург, величайший. Я считаю, что таким образом мы как-то и отметим это 80-летие. А потом, когда, даст бог, мы въедем в этот наш дом, я думаю, что мы отметим все вместе – и новоселье, и нашу эту круглую дату, но уже назад немножко оглядываюсь.
Юрий Алексеев: По поводу дома, который строится. Какие сроки сейчас называются? Когда, как вы думаете, все закончится?
Константин Райкин: Я думаю, что мы… Ну, обещают, что мы в него начнем въезжать через год. Я бы хотел, чтобы так произошло. Стройка здесь идет очень интенсивная и днем, и вечером, и даже до глубокой ночи, без перерывов на праздники, на выходные. И уже довольно давно такой режим очень напряженный. Я прямо вижу, как это растет. Но там же еще надо… Я же представляю себе, и вы представляете себе, как много еще надо будет внутри сделать.
Константин Райкин: Только не кошку, конечно. Кошка в театре – это очень…
Юрий Алексеев: А кого запускают в театре обычно?
Константин Райкин: Это существо такое опасное, потому что она может выйти на сцену в какой-то патетический момент. И такие случаи бывали. Это нежелательно, я бы так сказал. Придется с ней вступать в какую-то игру и как-то ее учитывать.
Юрий Алексеев: Импровизировать.
Константин Райкин: Да. У меня была кошка, которая… У нас вдруг поселилась кошка, которую никогда не могли найти, не могли ее найти. И она выходила только в спектакле «Контрабас» на определенную музыку. Она вдруг выходила на пустую сцену при полном зале народа, она выходила и слушала. И я ее видел. И все видели ее. И видели, что я ее увидел. И мне приходилось ее включать в игру. Я думаю, что зрители решили…
Варвара Макаревич: Что это такая находка?
Константин Райкин: …что это дрессированная кошка, что, может быть, Куклачев как-то участвовал в выпуске этого спектакля. В общем, она выходила несколько раз в одном и том же месте. И исчезала после этого! Исчезала, и ее не могли найти. Это была музыкальная какая-то кошка. Но это был лучший случай из того, что может быть с кошками. Поэтому здесь будет, наверное, как-то по-другому. Наверное, приметы существуют, но я все-таки… Как вам сказать? Я верующий человек, поэтому я в приметы, в общем-то, не очень верю.
Юрий Алексеев: Сегодня вы не жалеете о том, что вы влезли в эту историю под названием «реконструкция», которая затягивается, которая нелегкая, но тем не менее вы понимаете, к чему вы идете?
Константин Райкин: Вы знаете, я по-разному на этот вопрос в разное время отвечаю.
Юрий Алексеев: Именно сейчас, сегодня какое ощущение?
Константин Райкин: Сегодня уже бессмысленно по этому поводу жалеть. Ну, мы двигаемся дальше. И уже надо из этой истории, так сказать, высечь, выжать, что-то родить, получить что-то максимально позитивное. Просто нет другого выхода. Хотя, конечно, это все дольше, чем предполагалось. И это вообще не так, как предполагалось. Ну что делать? Уже это в прошлом, его не изменить, поэтому приходится смотреть только вперед и с надеждой, конечно. Это безусловно так.
Варвара Макаревич: Вы сказали, что у театра сейчас очень напряженная жизнь.
Константин Райкин: Да.
Варвара Макаревич: Расскажите, сколько у вас сейчас спектаклей в репертуаре и чем вы, может быть, особенно гордитесь.
Константин Райкин: Понял, понял. Напряженная жизнь заключается в том, что спектаклей меньше, чем нужно. И в этом тоже есть своего рода напряжение.
Варвара Макаревич: Сколько сейчас и сколько нужно?
Константин Райкин: Вообще нужно играть каждый день, за вычетом… Каждый месяц надо играть спектаклей 26, как это и было всю жизнь в этом театре. 26, а то и 30. Это при наличии одной сцены. А если включать туда Малую сцену, то это будет больше 30. Из этого вычитается четыре выходных на Большой сцене. В общем, вот так нормально. И выпускать на Большой сцене два новых спектакля в сезон. Это нормальный режим драматического репертуарного театра. Не считая еще выпусков на Малой сцене. Ну, как минимум два на Большой.
Сейчас этот график по разным причинам – прежде всего аренда, сложности перемещений – не удается соблюдать. Приходится арендовать помещение, которое само живет еще какой-то своей собственной творческой и производственной жизнью. «Планета КВН» – у них свои графики, поэтому они нам могут дать только то, что могут дать. Этого нам мало. Нам приходится еще перемещаться по Москве или где-то гастролировать. В общем, это сложная жизнь. От этого мы меньше видимся друг с другом.
А актеры – люди творческие. Они начинают, так сказать, смотреть в другие места, где они могут быть применимы. Ну, это и так происходит, даже при очень активно работающем театре. Актеры снимаются, они где-то еще работают, еще в каких-то спектаклях. Сейчас наше время это вполне предполагает. Но сейчас важно, чтобы порт приписки занимал все-таки, так сказать, главное место в их творческой жизни. Сейчас порой это меняется. Я вижу, как они… Даже очень хорошие актеры, а иногда тем более, потому что они хорошие актеры, востребованные, их творческие интересы перемещаются в какие-то другие места.
Это вообще тревожно. Это не всегда хорошо для театра, где основное место, где работает этот актер. Потому что актер – это инструмент. А инструмент, на котором играют все, он не может быть четко настроен. Это известная истина. Поэтому есть очень большие сложности, конечно.
Юрий Алексеев: Читая ваши прежние интервью, складывается ощущение, что раньше вы были принципиальным в вопросе, что для актера должно быть на первом месте, а что – подработки и все остальное.
Константин Райкин: Я и сейчас…
Юрий Алексеев: Сейчас вы более либеральные стали в свете ситуации складывающейся?
Константин Райкин: Во-первых, я человек реальный, все-таки я занимаюсь реальным делом. Все-таки театр – это место, где работают люди с фантазией, но не мечтатели, а это все-таки делатели. Понимаете? Театр – это дело практическое. Можно сколько угодно теоретизировать, но тут ты сталкиваешься с реальными условиями жизни. И конечно, условия жизни меняются.
Я все-таки давно живу, и мне есть с чем сравнивать, но так или иначе мне приходится учитывать обстоятельства реальной жизни. Это не значит, что я совсем какие-то свои принципы отринул и вообще не придерживаюсь их, но все-таки мне приходится с чем-то мириться и проявлять какую-то… ну, идти на какие-то компромиссы. Без этого невозможно.
Варвара Макаревич: Актеры перемещаются вслед за финансовыми потоками? Просто потому, что в других местах можно больше заработать? Потому, что им хочется себя применять чаще в профессии, а это не получается в сегодняшней ситуации здесь? Какая причина?
Константин Райкин: Бывают разные причины. И эта тоже. Конечно, я понимаю, что такой параметр, как деньги, материальный параметр – это серьезный параметр. Тут надо понимать, что ты за это платишь. За деньги надо платить. То есть деньги платятся за что-то. И ты сам на что-то идешь, соглашаясь эти деньги получать. И тут важно все-таки какие-то принципы свои не предавать и не поступаться по возможности.
Опять же, очень сложное время, масса искушений, масса соблазнов. Они всегда были, а сейчас… Ну, дьявол изобретателен, понимаете, он очень лицедействует. И зло рядится под добро. И всякий разговор: «Да ладно! И так ты такой замечательный! Смотри…» И начинаются всякие суммы с нулями. Ну конечно, это большое искушение.
И когда я преподаю в институте, я своих студентов пытаюсь настроить на определенные принципы и какие-то установки, потому что для меня актерство и театр – это не просто служба, а это служение, это дело серьезное и высокодуховное. И здесь соединяются какие-то, если хотите, религиозные устремления и какие-то высокие, самые духовные планки, понимаете, с профессией. Очень важно, чтобы это соединялось.
Но коэффициент полезного действия моего воспитания – я бы не сказал, что он очень высок. То есть я знаю, что среди моих учеников и среди моих коллег по театру есть люди, которые поступаются какими-то принципами, переступают через какие-то границы, через которые я бы не стал переступать, через которые, например, я лично никогда не переступаю.
Ну что делать? Я, исходя из этого, делаю какие-то выводы, предпринимаю какие-то действия. Жизнь – она непростая.
Юрий Алексеев: У вас в театре очень много молодых актеров.
Константин Райкин: Да.
Юрий Алексеев: Если анализировать этот конфликт вас, отцов, и их, детей, то он как складывается? Насколько трудно их сегодня убеждать? Насколько для них театр может быть действительно на первом месте? Почему вам важно именно с ними работать, а не набрать известных актеров и зарабатывать на спектаклях?
Константин Райкин: Я не люблю, когда приходят со своим уставом в чужой монастырь. Я понимаю, что существует другой путь – взять, набрать знаменитых артистов. Но у меня другой путь, и я придерживаюсь его. Я считаю, что нужно знаменитых и больших артистов воспитывать у себя, самому их воспитать и сделать из них больших артистов. Вот к этому я стремлюсь. И воспитать их в своем кругу правил, законов и каких-то этических и эстетических пристрастий. Я пытаюсь это делать. Очень многие, ну, бо́льшая часть труппы – это мои ученики. И тут очень важно, чтобы…
Вообще театр – это дело молодых, так сказать, в прямом и в переносном смысле, потому что это дело очень энергичное, это дело прежде всего тех, кто очень хочет научиться и, так сказать, проявиться в этом. Обычно это свойство молодости. Со временем часто люди даже очень талантливые (это бывает не всегда, но часто) утрачивают пыл и, так сказать, желание работать. Они начинают хотеть…
Юрий Алексеев: Вы имеете в виду актеров уже в возрасте?
Константин Райкин: Актеров, актеров.
Юрий Алексеев: Выходить на сцену и отдаваться.
Константин Райкин: Даже очень талантливые начинают не любить выходить на сцену, хотеть не играть и не хотеть играть. Это, к сожалению, происходит с довольно большим количеством очень даже одаренных и мастеровитых людей. Меня это не касается. Я в себе сохраняю большой азарт до сих пор. Думаю, так и буду его сохранять до тех пор, пока смогу работать.
Обычно это свойство молодых. Молодые, тоже бывает, довольно быстро иногда это утрачивают. А бывает, что кто-то это сохраняет. Мое дело – как-то их держать в интересе и использовать эту энергию вновь прибывших. Понимаете?
Варвара Макаревич: Про молодых. У них много энергии, много желания, но у них мало опыта. Это недостаток? Или это может быть плюсом, с точки зрения игры?
Константин Райкин: Ну, вообще мало опыта… На самом деле я их заставляю и нагружаю их очень много. И этот опыт они приобретают вообще очень быстро. Еще на уровне института, еще на уровне, так сказать, прямого обучения они уже много сталкиваются со зрителями. Мы много ездим, мы ездим на фестивали, мы ездим на гастроли еще в рамках института.
А потом они начинают, так сказать, очень резко и сразу занимать места в репертуаре. Я ставлю так, чтобы они играли главные роли. Это не просто использование молодых в качестве заполнения многолюдных сцен. Я не люблю слово «массовка». Ну, многолюдные сцены, где они играют, что называется, на заднем плане. Я за то, чтобы молодым сразу давать какие-то большие и ответственные роли, чтобы они сразу загружались этой ответственностью, этими нагрузками огромными в театре для актера. Я это делаю. Так это и происходит.
Они сразу у меня начинают много играть и как бы подпирают взрослых и, условно говоря, стариков. В этом театре самый старый – я. У меня и мои взрослые артисты – достаточно молодые и энергичные. Вот какая-то такая должна быть история.
Варвара Макаревич: Есть ли что то, чему вы учитесь у своих студентов?
Константин Райкин: Ну конечно! Вообще я думаю, что они мне нужнее, чем я им. Во-первых, понимаете, я их использую, чтобы замедлить старение. Простите, я говорю про них как про крем против морщин, знаете.
Юрий Алексеев: Но по-честному.
Варвара Макаревич: У всех своих способы.
Константин Райкин: Ну да. Потому что общение с молодыми как-то замедляет процесс увядания, одряхления, отставания. Понимаете? Когда с ними ты общаешься (а я тесно с ними общаюсь), то они – как такой эликсир молодости. И потом, я беру только талантливых. Талант – это то, что всегда… «Большой талант всегда тревожит». Это то, что тебя беспокоит и удивляет.
И от своего неумения, от отсутствия опыта они порой делают такие невероятные вещи, которые опытному человеку не придут в голову. Они не знают, что так нельзя. Они думают, что так можно. И вдруг они делают то, что нельзя, но так замечательно, что ты начинаешь думать: «А нельзя ли это было? А может быть, это было можно?» В общем, они время от времени повергают меня в некоторое такое счастливое недоумение. Понимаете? И это бывает очень хорошо.
Юрий Алексеев: А как часто ошибаетесь в выборе талантливого потенциального актера?
Константин Райкин: Вы понимаете, по части таланта я, конечно, могу тоже ошибаться, но все-таки я ошибаюсь довольно редко.
Юрий Алексеев: А как быстро это становится понятно, что допущена ошибка?
Константин Райкин: Я могу ошибаться прежде всего в угадывании черт характера, потому что здесь характер играет огромную роль – примерно такую же, как природное дарование. Природное дарование – это, условно говоря, половина успеха возможного. А другая половина – это характер, это способность к преодолению, это волевые качества. А это же очень волевая профессия.
Театральный артист – это чрезвычайно волевая профессия. Если нет воли, то даже при наличии огромного таланта ничего не получится в театре. Такое у меня убеждение. Поэтому я нещадно выгоняю. Выгоняю я этих людей, а потом подбирают с удовольствием другие художественные руководители, у которых другие принципы. И более того, эти люди часто становятся вполне известными и знаменитыми.
Варвара Макаревич: А если есть воля, но нет таланта совсем?
Константин Райкин: Нет, тоже ничего не получится. Только при соединении этих двух больших и важнейших компонентов может что-то получиться. А может не получиться даже и при этом по какой-то другой причине. В общем, это уже очень большой шанс. Если есть характер и есть дарование, то это большие надежды.
Юрий Алексеев: Вы в каком-то интервью сказали, что решили пойти в актерскую профессию, чтобы в том числе в себе самом разобраться, некие внутренние комплексы побороть.
Константин Райкин: Ну да.
Юрий Алексеев: А что имелось в виду в первую очередь?
Константин Райкин: Вы знаете, вы прямо хотите, чтобы я на телевидении про свои комплексы рассказал!
Варвара Макаревич: Да, именно так мы и хотим.
Константин Райкин: На самом деле в некотором смысле я стал заниматься актерством, чтобы победить в себе неуверенность. Понимаете, сейчас уже бессмысленно скрывать и секретничать на старости лет, но на самом деле я вообще очень неуверенный в себе человек. Так я внутренне устроен, воспитан, не знаю, так сложилась моя жизнь с детства. Может быть, потому, что я очень рано стал понимать, что я сын великого артиста, любимца всей страны. И меня этот факт очень пригибал к земле, так сказать, и очень отягощал мою жизнь. Не наоборот, как это довольно часто бывает, а именно… Потому что мне не хотелось – как бы сказать? – греться в лучах его славы и вообще засвечиваться как его сын.
Юрий Алексеев: Это такой мужской подход – идти своим путем.
Константин Райкин: Да. Я это в себе люблю, хотя это очень мучительное ощущение было. А особенно когда я все-таки решил стать актером, я очень мучился из-за своих неумений. И эти неумения были под этой фамилией. Я же не Тютькин или не Пупкин, а Райкин. А Райкин – это Джомолунгма!
Варвара Макаревич: Я как раз хотела спросить. Да, вот такой груз, но вы пошли тем не менее в ту же профессию.
Константин Райкин: Я пошел в ту же профессию, потому что это было не рационально. Я в какой-то момент понял, что я без этого не могу жить. Понимаете? Это было как что-то, что я не могу преодолеть. Я придумал для себя другую дорогу, другую жизнь, что я буду заниматься наукой. Я вполне толковый был ученик, учился я в школе при университете, хорошо учился, была прямая дорога в университет и все такое. Но из этого бы ничего не получилось, потому что моя любовь… Я вдруг понял, что самое главное мое пристрастие все равно связано с театром. Я не могу без этого жить. Поэтому это было неизбежно.
Но я этим стал заниматься в результате… Главной моей проблемой была моя неуверенность, страшная неуверенность в себе! Я был и есть самоед, но никогда зрители, к которым я выхожу, не догадаются о том, как я в себе не уверен, потому что я научился симулировать такую уверенность и такое ощущение абсолютного мастерства. Тут очень важно, чтобы не в смысле самонадеянности и какого-ток апломба, нет, а в смысле какого-то внутреннего покоя, вот именно уверенность. Тут зритель очень подчиняется этому. Он не прощает мандража. Он сразу замечает какую-то неуверенность. И наоборот – как раз очень хорошо реагирует на уверенного, свободного человека на сцене. Поэтому надо научиться симулировать
Юрий Алексеев: А в жизни вы тоже в образе, когда общаетесь со студентами, с чиновниками, со спонсорами?
Константин Райкин: Нет, с чиновниками, конечно, я в образе. Конечно, в образе. Когда я с чиновниками, я в образе. А когда я со студентами – нет. Я думаю, что если они ко мне хорошо относятся… А у меня есть такое подозрение, что они все-таки ко мне относятся хорошо. Я думаю, что больше всего они во мне ценят мою естественность и простоту общения с ними.
Варвара Макаревич: Уверенность вы можете симулировать и сыграть.
Константин Райкин: Да.
Варвара Макаревич: А есть ли что-то, какое-то переживание или какая-то эмоция, которая… вы знаете, что вы не сможете ее сыграть по каким-то причинам? Может быть, вы никогда этого не переживали в жизни, и поэтому не знаете, как с этим справиться.
Константин Райкин: Нет, нет, нет.
Варвара Макаревич: А как, например, смочь сыграть, допустим, смерть близкого человека, переживания, если ты никогда в жизни этого не испытывал?
Константин Райкин: У актера есть такой инструмент, как воображение. Это то, что вообще в институте специально, намеренно и методологически очень развивается. Актер – это человек, у которого очень развита фантазия и воображение. Поэтому для того, чтобы сыграть какую-то ситуацию, которая, предположим, в личном твоем опыте отсутствует, надо просто включить воображение и очень подробно и конкретно представить себе это. И это можно сделать.
Юрий Алексеев: Говоря о вашей режиссерской деятельности, один из критиков сказал: «В России два самых провокационных режиссера – это Райкин и Серебренников». Вы как можете к этому отнестись и прокомментировать?
Константин Райкин: Я даже не знаю. Мне бы хотелось познакомиться с этим человеком, который так сказал. Я первый раз сейчас об этом услышал.
Юрий Алексеев: Ну, допустим, спектакль «Все оттенки голубого» – это был вызов своего рода и публике, и критике, и всем, кто приближен к театру?
Константин Райкин: Мне просто понравился… Вы знаете, как-то гораздо проще и естественно это происходит. Ты читаешь пьесу – она тебе нравится. Потом уже, после того как она тебе понравилась, она тебя как-то взволновала. А это очень хорошая и талантливая пьеса. Более того, всех, кого я с ней знакомил, тоже она очень увлекала, потому что она очень… И на самом деле некий частный случай в этой пьесе рассматривается, который на самом деле гораздо более общую проблему затрагивает.
Юрий Алексеев: Она вовремя сделана, на ваш взгляд, эта пьеса?
Константин Райкин: Абсолютно.
Юрий Алексеев: Сегодня родителям она что объясняет?
Константин Райкин: Она очень многое объясняет. И не только родителям. Вы думаете, родители только ходят? Там ходят очень разные люди. Там ходят и пожилые старушки, и они рыдают. Вообще публика очень интересно реагирует.
Юрий Алексеев: Именно все так, как вы любите, когда зал разношерстный абсолютно.
Константин Райкин: Да, пестрый. И когда эта пестрота вдруг уходит, а люди как-то едино реагируют на то, что идет со сцены, как-то вдруг превращаются в такое многоголовое, многоглазое, единое какое-то прекрасное чудовище.
Юрий Алексеев: Но про терпимость как-то сейчас стараются не говорить, это как-то немодно. Тем не менее вы взяли на себя такую ответственность.
Константин Райкин: Ну что значит «немодно»? Немодно говорить о том, чего нет, но чего хотелось бы?
Юрий Алексеев: В том числе, может быть.
Константин Райкин: Ну конечно. Нет, очень много. Конечно, и много ненависти, и много агрессии, озлобленности. Но это вообще особая и отдельная тема. Мне кажется, что театр как раз должен заниматься тем, чтобы людей соединять.
Вообще театр в этом смысле – спасение. Сейчас, мне кажется, отечественный театр должен про это думать, потому что сейчас очень много противоположного. Как-то мне кажется, что вообще складывается история мировая так, что самой большой опасностью для человека является сам человек.
Вот говорят: «Какой-то астероид летит»… Да если так будут дела складываться дальше, то мы не дождемся никакого астероида. Он прилетит на пустое пространство, ему некого будет пугать, что называется. И впилится в эту Землю, на которой уже давно ничего не будет, понимаете, потому что мы поубиваем друг друга.
Человек – вот самая большая опасность и надежда для человека же. Понимаете? Поэтому мне кажется, что искусство вообще должно заниматься вот этим сейчас, во всяком случае отечественное искусство. Так мне кажется. Так я думаю.
Варвара Макаревич: Учитывая то, что вы сейчас сказали, должен ли театр становиться массовым? Потому что сегодня это все-таки времяпрепровождение для небольшой прослойки населения.
Константин Райкин: Вы знаете, я думаю, что вообще надо себе отдавать отчет, что театр – это вообще камерное искусство. Ну, как бы сказать? Я сейчас имею в виду – по сравнению с телевидением, с интернетом, вообще с этими всеохватными, так сказать, сетями, которые могут тебе искусство тоже нести, помимо информации и всякого другого. Надо понимать, что…
Есть мировая статистика, по которой в любом городе, где есть театр или театры, так вот, в этот театр или в театры ходят меньше 10% населения города, любого города мира, где такой вид искусства есть – театр. Причем даже если человек один раз в своей жизни сходил в театр, то он уже в эти проценты входит.
Варвара Макаревич: Попал в эти 10%.
Константин Райкин: То есть абсолютное большинство жителей любого города, где театр есть, в этот театр не ходят вообще никогда в жизни.
Варвара Макаревич: А нужно ли их туда заманивать и затаскивать?
Константин Райкин: Нужно. Потому что театр – это базовый вид искусства, базовый вид культуры, и очень мощный. Это микроб в некотором смысле, но это очень сильный микроб.
Юрий Алексеев: Вы в том числе и для этого обращаетесь за помощью к молодым режиссерам, которые часто говорят: «Мы ставим спектакли для тех, кто театр не любит и вообще не понимает, что это такое. Вот придите на наши спектакли, попробуйте с нас начать»?
Константин Райкин: Я не знаю, кто из молодых, кого я пригласил, так говорит. Я не знаю.
Юрий Алексеев: Егор Перегудов, например.
Константин Райкин: Кто? Егор так говорит? Ну, Егор, по-моему, чрезвычайно талантливый и умелый уже человек, вообще большая драгоценность для любого театра, и для нашего в частности. Вообще это очень важно, чтобы человек, который первый раз приходит в театр, был им очарован, а не шокирован. То есть бывает, что он попадает в какой-то такой авангардный и агрессивный какой-то… Или унылый авангард еще бывает.
Варвара Макаревич: И такое тоже бывает?
Константин Райкин: Да, этого много. При том, что я очень интересующийся вообще процессами театральными человек и многое смотрю. Бывают и в авангарде очень талантливые и интересные вещи. Но вот такой человек попадает первый раз. Думаю, конечно, он после этого в театр больше никогда не придет. «Не ходил и больше не пойду». Конечно, мне очень хотелось бы, чтобы человек пришел и влюбился. Понимаете? Конечно, это очень важно.
Варвара Макаревич: Как часто вы ходите в театр как зритель?
Константин Райкин: Часто, часто. Но гораздо реже, чем хотелось бы. Я бы ходил просто каждый день. Вино же делается не только для дегустаторов, но надо от него и пьянеть.
Юрий Алексеев: А специалист может смотреть как зритель спектакль?
Константин Райкин: Абсолютно. Ну как? Иначе он не большой специалист. Я считаю себя большим специалистом. То есть я человек, который… Я могу переключиться и просто балдеть от театра! Вот я это люблю делать. А потом, если надо, я могу все разложить по полочкам. Я люблю, я не знаю, чтобы мне стало трогательно, чтобы я заплакал или чтобы я потрясся, чтобы я еще увидел, что я так не умею. А потом, когда я по полочкам раскладываю по полочкам, думаю: «Господи, полочки-то полочками, но я так не умею, как кто-то мне сейчас показал».
Варвара Макаревич: Как вы относитесь к тому, когда люди просят контрамарку?
Константин Райкин: Хорошо. Для меня просьба о контрамарке – это свидетельство интереса. Мне свидетельство интереса сразу приятно. Все! А дальше я уже начинаю быть неким счетчиком, который думает…
Варвара Макаревич: И считать, сколько вы потеряли сейчас.
Константин Райкин: Да-да-да. Но первая моя реакция – это хорошая реакция. Я думаю: «О, молодец! Значит, он любит театр, ему интересно, он хочет попасть. Прекрасно!»
Юрий Алексеев: Вы в каком-то интервью сказали, что есть около 18 приемов, которые используют режиссеры, чтобы спектакль имел успех. Вы сами используете эти приемы? Или они для вас кажутся слишком простенькими и очевидными?
Константин Райкин: Я в основном не использую этих приемов, потому что это все равно штампы, это все равно клише какие-то, так сказать, ну, чтобы быть в наборе. Я знаю, как это делается, поэтому как только я начинаю понимать, из чего это состоит…
Юрий Алексеев: А что за приемчики?
Константин Райкин: Ну, есть приемы авангардного театра, драматического театра, способы игры актеров, использование определенных технических совершенств театральных, мизансценирование определенное, определенное отношение к тексту.
Варвара Макаревич: Кстати, про актеров и режиссеров. Вот как правильно должны выстраиваться отношения? Это сотрудничество? Это зависимость одного от другого? Это полное подчинение режиссеру?
Константин Райкин: Актеров и режиссера?
Варвара Макаревич: Да.
Константин Райкин: Нет, это полное подчинение режиссеру. Это я говорю как актер, который никогда не играет у себя самого в постановке. Если я приглашаю режиссера какого-то, даже если он намного моложе меня, и предлагаю ему себя как актера, то это означает, что я ему абсолютно подчиняюсь. То есть я зрачком…
Юрий Алексеев: И на репетициях вы – прямо пластилин?
Константин Райкин: Да, я иду за ним. Нет, я могу с ним на репетициях что-то обсуждать, но мой голос абсолютно совещательный. И вообще, если артист вровень с режиссером, уже вряд ли что-нибудь хорошее получится. А если артист над режиссером, то практически точно не получится ничего.
Командир – режиссер. Подчиненный – артист. Какой он артист – офицерского он состава или просто солдат – это уже вопрос следующий. Но, вообще-то, все равны, когда… Вот есть командир. Когда речь идет об искусстве, в общем, все равны. Какая разница, у кого какие звания, регалии? Я много раз был свидетелем того, как абсолютно рядовой обгоняет офицера, так скажем, и все это понимают.
Варвара Макаревич: То есть люди, идущие в актеры, сразу должны понимать, что…
Константин Райкин: Это подчиненная профессия, исполнительская и подчиненная. В нынешнем развитии мирового театра это режиссерский театр, где режиссер… Иногда я даже смотрю как зритель и думаю: «Нет, ну так все-таки нельзя». Ну совсем уже такая разнузданная режиссура! «Вот что хочу, то и делаю – с любым автором, с любым великим драматургом. А вот мне пришло в голову». Я иногда так думаю, а иногда не думаю. В общем, режиссер – хозяин.
Варвара Макаревич: А для киноактеров такая же схема?
Константин Райкин: Конечно. Тем более. Киноактер вообще, мне
кажется, целого не понимает. На киноактере меньше ответственности.
Юрий Алексеев: Потому что вошел в кадр, отработал и вышел.
Константин Райкин: Да, кусочками. И как там тебя смонтируют… Кино – это технический вид искусства. С точки зрения актерского дела, кино – это искусство обмана.
Юрий Алексеев: А почему сейчас так мало в кино снимаетесь?
Константин Райкин: Я вообще не снимаюсь.
Юрий Алексеев: Аж в 2002 году последняя роль. Еще в семнадцатом в каком-то мультике озвучивали, и все.
Константин Райкин: В семнадцатом? Я помню, в семнадцатом году! Да, в семнадцатом году я озвучил какой-то… Ну, это совсем не считается.
Просто потому, что я сделал выбор. Мне гораздо интереснее работать в театре. И потом, у меня здесь столько уже ответственности! И не просто ответственность. Здесь любовь вся моя. Весь мой интерес в театре, в преподавании (но это все равно театр).
Юрий Алексеев: Скажите, пожалуйста, а правда, что Голливуд вам какую-то роль предлагал?
Константин Райкин: Да.
Юрий Алексеев: И там был гонорар – миллион долларов.
Варвара Макаревич: Сам Спилберг!
Константин Райкин: 17 миллионов.
Юрий Алексеев: 17 миллионов гонорара Райкину предлагали?!
Константин Райкин: Да.
Юрий Алексеев: И вы отказались?
Константин Райкин: Отказался, причем сразу, даже не думал. Они мне уже вслед говорили про 17 миллионов, чтобы меня как-то уже почти безнадежно зацепить. У меня тогда были елки. У меня елки.
Варвара Макаревич: То есть настолько кино вам не улыбается?
Константин Райкин: Да не то что не улыбается. Почему? Это очень интересно. И бывали у меня замечательные какие-то режиссеры, с которыми я работал. Ну, так моя жизнь сложилась. Понимаете, почему я буду считать деньги, которые как бы не мне предназначены? У меня есть действительно… Понятно, что на телевидении это звучит совсем странно в наше время, но есть вещи поважнее денег. Понимаете? «Как?! Неужели?!» Да! Представляете? Ну, я вам говорю.
Варвара Макаревич: Сейчас новая модная тема – это даже не театр и не кино, а это сериалы. Как вы относитесь к сериалам? И смотрите ли?
Константин Райкин: С интересом, с интересом, с интересом. Я не поспеваю, потому что…
Варвара Макаревич: Это невозможно.
Константин Райкин: Понимаете, просто когда я подсаживаюсь… Я знаю, как мои актеры, особенно молодые, которые это успевают делать. Все-таки у них, может быть, больше свободного времени. Я не знаю. Может, как-то по-другому устроена их жизнь. Я понимаю, что я просто… Если мне начинает мне быть, интересно, я начинаю не спать ночами. Ну, вы же знаете, как это бывает.
Варвара Макаревич: Да.
Константин Райкин: А мне нельзя не спать ночами, потому что у меня… Понимаете, я же играю, преподаю, ставлю.
Юрий Алексеев: Плотненько.
Константин Райкин: У меня очень много того, что я должен делать, необходимого. И если я не буду спать ночами… В общем, короче говоря, я не поспеваю смотреть то, что… Я стараюсь иногда даже как бы не подсаживаться на это и не искушаться. Но все-таки то, что необходимо, я иногда смотрю. И получаю иногда очень сильные впечатления.
Варвара Макаревич: Необходимо – с профессиональной точки зрения?
Константин Райкин: Да, да, да. Ну, например, отечественные какие-то фильмы. Мне просто надо посмотреть каких-то актеров, режиссеров. Мне бывает это просто не только интересно, но и необходимо.
Юрий Алексеев: Когда я сейчас к вам сюда шел, увидел афишу – спектакль «Все кого касается», ваш спектакль.
Константин Райкин: «Всем кого касается».
Юрий Алексеев: «Всем кого касается», да. Это ваш спектакль относительно новый. Честно говоря, я хотел привести на этот спектакль дочку десятилетнюю, потому что знаю, что про школьников, про проблемы…
Константин Райкин: Ну, десятилетняя… Это немножко рановато.
Юрий Алексеев: А там «16+» стоит.
Константин Райкин: Да-да-да.
Юрий Алексеев: Что там такое? И для кого этот спектакль в итоге?
Константин Райкин: Потому что это темы взрослые, выраженные через школу. На самом деле это темы гораздо более…
Юрий Алексеев: Это не про проблемы школьников в первую очередь?
Константин Райкин: Это про проблемы и школьников, но не только. Просто через школу это нагляднее как бы. Эта пьеса тоже очень талантливая. Это главная причина, по которой мы ее взяли. Это просто талантливо, с какой-то такой новой степенью правды про школу написано. Но пьеса жесткая, резкая – при том, что она добрая, она со светлым каким-то финалом. Поэтому, когда ее смотрят, например, какие-то вырастающие подростки, такие взрослые подростки… Ну, 10 лет – это рановато, мне кажется.
Варвара Макаревич: Кстати, для детей и для подростков есть сегодня какой-то современный театр? Ну, мы все смотрим все время «Карлсона» и «Красную Шапочку». А что-то современное рождается для детей сегодня?
Константин Райкин: Ну да. Я вам скажу. В каком-то обозримом будущем я сделаю, лично я сделаю сказки Пушкина, например. Я просто сам это сделаю и исполню, просто все пять сказок. И я думаю, что это будет интересно взрослым и детям. Я беру какой-то идеальный вариант. Я думаю, что вдруг у меня это получится. Вот если это получится, то тогда это будет интересно и маленьким, и большим.
Юрий Алексеев: Вы планируете сказки Пушкина. А есть еще в театре спектакль «#НеПушкин», где в том числе собрали поэзию современных авторов.
Константин Райкин: Да-да-да. Это мои молодые артисты.
Юрий Алексеев: Насколько это вообще работает сегодня?
Константин Райкин: Это очень работает.
Юрий Алексеев: Насколько люди прислушиваются к современным поэтам, к современной поэзии?
Константин Райкин: Вы так говорите: «Ну как может…» – как будто что-то…
Варвара Макаревич: Потому что есть Пушкин, наше все, и какие-то современные авторы.
Константин Райкин: А Пушкин – это наше все? Кто знает? Никто.
Варвара Макаревич: Тоже не знают?
Константин Райкин: Да конечно! Кто читает?
Юрий Алексеев: Ну, в школе хотя бы его фамилию называть, в отличие от современных авторов.
Константин Райкин: Называют, конечно, называют. Но, может быть, лучше и не называли бы – так, как называют в школе.
Юрий Алексеев: Потому что канонизировали?
Константин Райкин: Потому что скучно преподают. Потому что нехорошо… Я же имею дело с бывшими школьниками, они ко мне приходят поступать. Они же не знают ничего в основном. Плохо преподают в школе, плохо, плохо преподают. И литературу плохо преподают. Вообще не любят, нет навыка читать. Не читает у нас молодежь в основном, не читает. А это значит, что у них нет воображения, например, потому что, читая, ты должен представить себе.
Варвара Макаревич: Ты визуализируешь текст.
Константин Райкин: Ну конечно. А «визуализировавка» не работает. Вот «представлялка» не развита, потому что они не читают, нет у них этого навыка. Для них чтение – это вынужденный процесс, а не процесс удовольствия, наслаждения.
Варвара Макаревич: Многих детей этим еще и наказывают сейчас: «Если что-то не сделаешь, пойдешь читать».
Константин Райкин: Вот-вот-вот. Понимаете?
Юрий Алексеев: Современная поэзия вас заставляет визуализировать?
Константин Райкин: Да, заставляет. А как она на зрителей действует? Мои ребятки замечательные это делают – и что со зрителями делается от этой поэзии? Какая это прелесть! Да что вы? Просто другое дело, что это надо прийти и посмотреть. Вот это порог довольно сложный. Вот через этот порог надо переступить. А дальше, если человек придет, он получит очень сильное впечатление.
Юрий Алексеев: А рэп – это тоже поэзия?
Константин Райкин: Конечно.
Юрий Алексеев: Вы кого-то слушаете?
Константин Райкин: Конечно.
Юрий Алексеев: Знаете кого-то?
Константин Райкин: Конечно.
Юрий Алексеев: Назовите.
Константин Райкин: Ну ладно. Ну перестаньте. Оксимирона-то все знают, может быть, кроме кого-то, кому я попеняю, так сказать, что он его не знает. Ну как? Это очень серьезно, это очень серьезно. Меня это очень интересует. И это в какой-то момент меня очень увлекло.
Варвара Макаревич: А как вы отнесетесь, если студент на вступительном экзамене зачитает, например, вам рэп вместо стихотворения?
Константин Райкин: Очень интересно, очень интересно.
Варвара Макаревич: А что, кстати, читают сегодня?
Юрий Алексеев: Хорошее предложение.
Варвара Макаревич: А почему бы и нет?
Константин Райкин: Конечно, конечно.
Варвара Макаревич: А что, кстати, сегодня? С чем приходят? Что читают?
Константин Райкин: Много такого… Вот это интересно, что они читают. Они читают много из современной поэзии. Многие читают (и очень любопытно читают), скажем, Хармса. Ну, девочки читают всегда (это, кстати, самое выгодное теперь) Цветаеву. Это очень актерская поэтесса. Вот где проявляются, как правило. Я иногда сам даже говорю: «Ну хорошо, а у вас Цветаева есть, например?» Когда что-то долго не выявляется какая-то девица…
Варвара Макаревич: Чтобы стало понятно?
Константин Райкин: Да. Думаю, что как-то… Потому что это очень выявляющая индивидуальность, я не знаю, какой-то лиризм, какой-то темперамент, ну, какие-то качества поэтесса. Ну нет, много интересного я слышу, много. Я слышу басни Эрдмана, например, замечательные. И вообще, мне иногда они что-то подсказывают. Я думаю: «Вот надо бы мне тоже в мой репертуар включить это очень хорошее стихотворение».
Варвара Макаревич: А если говорить о современной прозе, то есть ли какие-то авторы, которые вам особенно нравятся?
Константин Райкин: Да. Я с интересом читаю Водолазкина, в общем, прочел все его основные произведения. Это серьезный и хороший писатель. Ну, много читаю. Читаю вокруг тех пьес, которые ставлю, то есть они меня толкают к расширению диапазона, к каким-то познаниям, размышлениям.
Юрий Алексеев: А Водолазкина можно на сцене поставить?
Константин Райкин: Конечно, можно. Можно, можно, можно. Другое дело, что я всегда задаю себе такой вопрос… Ну, во-первых, это уже кто-то обычно делает раньше меня, потому что он очень драматургичный.
Юрий Алексеев: Автор заметный.
Константин Райкин: Конечно, конечно.
Варвара Макаревич: Но при этом его как раз хвалят именно за слог и за то, как он пишет.
Константин Райкин: Да, да.
Варвара Макаревич: Но это же теряется на сцене в какой-то мере.
Константин Райкин: Иногда теряется. Иногда это можно в какой-то степени сохранить.
Юрий Алексеев: И он очень атмосферный. Как раз атмосферностью можно взять.
Константин Райкин: Да, да, да. Там интересные сюжеты. Вообще, я несколько раз хотел с ним познакомиться, и у меня не получалось как-то, потому что у меня ощущение, что по взглядам, по каким-то ощущениям жизни мы как-то родственные. Понимаете? Вот так вот. Он не знает этого, а я, читая его книги, ощущаю схожесть каких-то позиций человеческих. И мне это очень дорого.
Потому что вообще этот круг со временем сужается, так сказать, друзей меньше становится, понимающих тебя. И когда ты вдруг у большого писателя видишь схожесть с тобой каких-то позиций важных, жизненных, человеческих, то это – как бы сказать? – большое подспорье тебе в твоей ежедневной попытке удержаться в стане оптимистов.
Варвара Макаревич: Что в людях для вас важнее всего? Какие качества и какие, может быть, ценности как раз? Ну, раз вы об этом заговорили.
Константин Райкин: Вы говорите о традиционных духовных ценностях, о которых время от времени я слышу и которые так трудно соблюдать и придерживаться. Понимаете, с одной стороны, мне хочется сказать то, что я всегда говорил. Конечно, я ценю доброту и сострадательность. Но сейчас наше время еще нас всех очень испытывает на совесть, потому что это все-таки другое, чем доброта. Это, может быть, смежное качество, но все-таки другое. Есть доброта, а вот есть совесть. Наше время очень испытывает на совесть, на порядочность.
Не делать компромиссов невозможно, но они должны все-таки пролегать в каком-то диапазоне, который называется «порядочность». Порядочность – слава богу, это не лезвие ножа (я уже говорил про это), а она все-таки имеет некоторую ширину, некоторое пространство для маневра, я бы так сказал, потому что не маневрировать не получается.
Юрий Алексеев: А меня еще зацепила ваша фраза о том, что с возрастом круг общения сужается.
Константин Райкин: Да-да-да.
Юрий Алексеев: Он сужается – и таким образом, каждый человек к некоему одиночеству приходит?
Константин Райкин: Приходит.
Юрий Алексеев: Или вы просто становитесь сильнее, поэтому вроде как никто и не нужен?
Константин Райкин: И это тоже. Тут вы правильно говорите, да. Знаете, как у Ибсена сказано: «Самый сильный человек тот, кто абсолютно одинок». Это так заканчивается его пьеса «Доктор Стокман». Это последняя фраза этой пьесы: «Самый сильный человек в мире тот, кто абсолютно одинок».
Юрий Алексеев: Как-то грустно.
Константин Райкин: Ну да. И странно, и парадоксально…
Варвара Макаревич: Но – мощно.
Константин Райкин: Да, да. Ну вот. А круг сужается еще и потому, что ты становишься определеннее как-то. Но важно, чтобы эта определенность не перешла в косность, так сказать, в такую окаменелость. Но все-таки ты становишься определеннее. И этой определенности соответствует все меньшее количество людей, и ты, может быть, жестче отбираешь. Тот широкий диапазон и такие всепрощенческие какие-то настроения, может быть, более молодого возраста уходят, и ты становишься более строг – ну, надеюсь, что и к себе, и к окружающей действительности.
Юрий Алексеев: И иначе время ценишь.
Константин Райкин: Да.
Юрий Алексеев: У нас, к сожалению, совсем немного времени осталось. Говорили уже о том, что не сильно много премьерных постановок сейчас, но тем не менее они готовятся, в том числе по Островскому.
Константин Райкин: Да-да-да.
Юрий Алексеев: В конце декабря будет спектакль «Шутники». Не самая знаменитая пьеса Островского.
Константин Райкин: Ну и хорошо. Я очень давно ее люблю и вокруг нее хожу
Юрий Алексеев: И Островского тоже любите.
Константин Райкин: Ну, Островский… У нас обязательное погружение в Островского, обязательно у всех моих учеников это происходит.
Юрий Алексеев: И вы будете играть в этом спектакле?
Константин Райкин: Да, я буду играть.
Юрий Алексеев: Что ждать? В двух словах просто о постановке.
Варвара Макаревич: Что ждать? Когда приходить?
Константин Райкин: Вы знаете, я тут сразу начинаю между двух огней. С одной стороны, очень опасно что-то говорить заранее. В театре вообще – как бы сказать? – так не принято. Это даже не к суевериям относится, а к каким-то установкам.
Юрий Алексеев: Маркетологи вас пожурят сейчас.
Константин Райкин: Ну конечно! С другой стороны, конечно, я должен какой-то анонс сделать, сказать: «Приходите. Это будет потрясающе!» Но, понимаете, тут же себя хватаешь за язык.
Ну, интересно это. Мы первый раз встретились с Евгением Марчелли, замечательным режиссером, спектакли которого я видел, как-то его очень ценю. У нас как-то очень любопытно и интересно складываются наши репетиции. В этом спектакле заняты и взрослые наши артисты, и молодые артисты, и я. Такая смесь всех поколений. И мы очень увлечены. Пьеса эта на самом деле хоть и малоизвестная, менее известная, но она очень хорошая. Давно она меня интересует. Играть мне самому и пробовать – это очень интересно и заманчиво. Что из этого получится – ну как я могу сказать?
Юрий Алексеев: Любопытно.
Варвара Макаревич: Придем в декабре и увидим.
Константин Райкин: Приходите и сами увидите.
Юрий Алексеев: Конец декабря, «Шутники», Островский, «Сатирикон».
Константин Райкин: Лучше даже не в конце декабря, а в январе, потому что мы дальше в «Планету КВН» его перенесем, а дальше, даст бог, и на нашу сцену.
Юрий Алексеев: В таких случаях обычно говорят: «Следите за информацией».
Константин Райкин: Да-да-да.
Юрий Алексеев: Константин Аркадьевич, спасибо вам большое.
Константин Райкин: Спасибо, спасибо и вам.
Варвара Макаревич: Спасибо вам большое за интервью.
Константин Райкин: Спасибо и вам большое.
Варвара Макаревич: Спасибо.
Юрий Алексеев: Мы были в гостях у Константина Райкина,
художественного руководителя театра «Сатирикон», народного артиста России.
А мы с вами прощаемся. Варвара Макаревич…
Варвара Макаревич: И увидимся совсем скоро на Общественном телевидении России. И Юрий Алексеев.
Юрий Алексеев: До свидания.
