Бог из банкомата
Зритель идет в «Сатирикон» на «Деньги»
Константин Райкин вновь поставил Островского: «Деньги» значатся в афише как «криминальная сказка» по пьесе «Не было ни гроша, да вдруг алтын». Натурально: улица корчится безъязыкая, жизнь живописна по самое не могу, персонажи торчат из каждого Bentley и каждого круглосуточного ларька, бесприданницы осаждают «Дом-666», Глумовы и Жадовы ищут хедхантеров… Но зря ищут: новых пьес про все это нетути. Приходится перешивать текст 1872 года, вручать лавочнице Фетинье Епишкиной глянцевый Forbes 100, обалдую Елесе — малиновый пиджак из секонд-хенда, квартальному Лютову — свисток и фуражку: благо мзду за забор без согласования он берет строго в традициях потомков.
И Островский работает — как, говорят, работали на заводах 1970-х дизели и прессы времен Путилова. Только русский язык у всей братии ненатурально хорош.
Сценограф Дмитрий Разумов превратил задворки Замоскворечья в какую-нибудь товарную Каланчевку: грязная и глухая жесть гаражей, красный неон воровской малины, полуживые флигели с мелкими конторами. Полосатый шлагбаум качается над партером. С желтым флажком стрелочницы бегает недостаточная вдова Домна Евсигневна. Лютый гром поезда разделяет явления.
А над сценой плывут красные клешни автопогрузчика — точно действо идет на дне стеклянного ящика-аттракциона в фойе к/т «Апофигей», на дне ящика, откуда можно такой клешней достать плюшевую мышь кислотной расцветки.
…Персонажи «Денег» сродни этим плюшевым мышам. Тут каждый маленький человек ждет на дне, когда его подцепит автопогрузчик удачи. Рокот этой штуки и рев товарняка на рампе напоминают античное, сугубо театральное понятие «бог из машины». И все мы знаем эту машину!
Где обитает божество, разрешающее страсти и беды героев, держащее все приводные ремни их судеб? Аккурат в automatic teller machine. По-нашему будет банкомат.
На задворках, в халупе живет обнищалый Михей Михеич Крутицкий (Денис Суханов) с измученной женой Анной (Наталия Вдовина) и племянницей Настей (Нина Гусева), имеющей благородное воспитание и официальную бумагу бедной невесты: с такой можно ходить по лавкам, собирать на приданое по рублю. И сгорбленная унижением, с бумажной иконкой в руках — Настя идет. Потому как в доме Михей Михеича нет даже чаю-сахару.
Роль Крутицкого — бенефисная. К 40 годам Денис Суханов, небрегая фактурой романтического героя, сбросив перья Шантеклера (сыгранного всего десять лет назад), явно переходит на гротескные, очень возрастные и требующие огромной отдачи роли.
В «Доходном месте»-2003 он был юным Жадовым, в редакции спектакля 2009 года сыграл его антипода, дядюшку Вышневского. В недавних «Тополях и ветре» — стал Дон Кихотом Первой мировой, престарелым и полубезумным французским асом из ветеранской богадельни. Теперь вышел на сцену в драной шинели ростовщика Михея Михеича.
Старику-процентщику и Раскольников не нужен для развязки сюжета: легкий психоз денег тут властен над всеми, но Крутицкого он гложет поедом, треплет, как жар, сжирает заживо. Болезнь денег загнала его в лачугу, болезнь денег отдала ему в рабство, затянула в отупение глубокой нищеты его жену Анну (и у нее, совестливой и незлой от природы, почти выжжены все рефлексы, кроме хватательного). Болезнь денег Крутицкого и убьет.
Его ветхая шинель (конечно, она сродни гоголевской) — мундир генералиссимуса. Червонцы-«лобанчики» и процентные бумаги зашиты под подкладкой ростовщика. Его унижение паче гордости, он опьянен тайной мощью «пяти доходных домов под правой полой, пяти имений — под левой», он нянчит свою шинель и вальсирует с ней…
Суханов играет броско, в первом акте почти плакатно. Честно сжигает в роли немереную физическую энергию и актерский опыт. Воспроизводит все симптомы болезни Крутицкого, но не ее историю и анамнез. В отличие от безумия аса Густава в «Тополях и ветре», в психоз Крутицкого зрителю пока приходится верить на слово.
Зритель, впрочем, верит. Стон и хохот узнавания себя самих в разоренных стряпчих с рыльцем в пушку, в продвинутых жертвах процентщика, в гламурных Фетиньях Мироновнах, в сексапильных на самый подворотенный манер купеческих дочках все время перебегают по партеру «Сатирикона».
Старая шансонетка «Всюду деньги, деньги, деньги — всюду деньги, господа…» служит лейтмотивом «криминальной сказки».
А сцена, в которой глухой жестяной гараж вдруг распахивается весьма сомнительным баром, где разлюли-преступная среда хором отхватывает пушкинское «Лукоморье» (особо нажимая на строки «Там русский дух! Там Русью пахнет!»)… — идет на ура, но к смыслам «Денег» уже не так много добавляет. Разве что подчеркивает их — броско, как маркер.
«Воровской притон», массовка молодых актеров, шустро шныряющий всюду кордебалет лихих разбойных теней — чуть ли не самое интересное в спектакле. «Воры» лишь упомянуты в пьесе, не нужны для движения сюжета. Хитрованцами, криминалом 1870-х грозят персонажи друг дружке — но не они здесь отымают и убивают, унижают ближнего, толкают Настю на грех.
Они лишь пронизывают все собой. Составляют стойкий фон жизни. Неутомимо, как бактерии, рыхлят и готовят здешнюю почву.
Что на ней на такой взойдет? Поживем — увидим.
