Прощение для безбожника

Новый сезон театр «Сатирикон» откроет премьерными показами «Дон Жуана». Пьесу Жан-Батиста Мольера поставил Егор Перегудов, главные роли сыграли Тимофей Трибунцев и Константин Райкин. Рекомендуется ценителям нестандартного подхода к классическому наследию.

Художник Владимир Арефьев воздвиг посередине небольшой сцены гигантскую винтовую лестницу. Ось замаскировал круговым жалюзи, предусмотрев тем самым подобие кулис. Актеры и аксессуары (например, гигантская длань командора) появляются оттуда наподобие чертика из табакерки и так же внезапно исчезают. Успех взаимодействия со сценической конструкцией зависит от физической подготовки участников спектакля — им приходится безостановочно осваивать ступенчатый путь, то спускаясь к его основанию, то поднимаясь к колосникам, а то и приспосабливая перила в качестве турника.

Кинетическое разнообразие дополняется летящими сверху поролоновыми рыбами и кирпичами, картонными ящиками и всевидящим Божьим оком в виде воздушного шара, а также живыми голубями. В начале действия пернатые сидят на голове недвижного командора, в финале красиво порхают вокруг конструкции.

«Гениальные пьесы, как вершины, которые усеяны трупами пытающихся их сыграть», — заявил накануне премьеры худрук «Сатирикона» Константин Райкин, сыгравший в спектакле Сганареля. К счастью для театра, и он, и Тимофей Трибунцев (Дон Жуан) оказались удачливыми альпинистами. На их блистательной связке держится спектакль, при том что играют они в сущности две стороны одной медали. Ироничный искатель приключений Дон Жуан, верящий лишь в то, что дважды два — четыре, немыслим без ментора-моралиста Сганареля со всеми заповедями наперевес. Исчезни один — тут же испарится другой. Эстетика Мольера не предполагает утонченного психологизма, зато не противится гэгам и актерским провокациям вроде словесной тарабарщины, с помощью которой Сганарель призывает зрителей выключить мобильные телефоны. 

Яркость подачи временами отвлекает от собственно действия, что обидно, поскольку текст сам по себе заслуживает внимания. Не только потому, что «Дон Жуан» — одна из самых известных пьес мировой драматургии, но и в связи с вмешательством в него интерпретаторов. Импровизационные вставки, поморский говор средиземноморских жителей и переосмысления фольклора («не свои сани — садись», «без труда вытащишь рыбку из пруда») придают спектаклю живость и отечественную специфику. Появляется и отсутствующая у Мольера дочь командора, которую Дон Жуан соблазняет аккурат накануне рокового визита к ее отцу. И это уже существенное расхождение с концептом пьесы, можно сказать, авторское ноу-хау.

У Мольера возмездие обходит Дон Жуана стороной, пока он искренне грешит и столь же искренне заявляет о своих грехах. Когда этот, по словам Сганареля, «мерзейший безбожник» и «эпикурейская свинья» начинает изображать «человека добрых правил», терпению высших сил приходит конец, и притворщик горит в пламени. Лицемерие, по Мольеру, — худший из пороков, и нет ему ни оправдания, ни прощения. А в «Сатириконе» Дон Жуану перед отправкой в ад подарено общение с ангельским существом (девушку зовут Ангеликой), что сильно смягчает гнев высших сил и даже обещает отпущение грехов. 

Вот такой неожиданный поворот. Перефразируя Достоевского, и Бог есть, и всё дозволено. Хотя, возможно, каких-либо сложных концептов в этом на ура принимаемом публикой спектакле нет и режиссеру просто нравится, как фланирует по черной лестнице воздушное создание в белой юбочке…

Оригинал статьи