Все дело в Венеции
Роберт Стуруа поставил в театре "Сатирикон" пьесу Карло Гольдони "Синьор Тодеро хозяин"
Синьор Тодеро любил, чтобы его называли именно так - хозяином. Сам-то Гольдони назвал свою пьесу вполне простодушно: "Синьор Тодеро - брюзга" и, уж конечно, никак не мог вообразить той метаморфозы, которая произойдет с его незамысловатой шуточной пьеской почти три века спустя. На самом деле его герой настоящий брюзга и есть. Эдакий семейный тиран и зануда, который зачем-то решил выдать свою внучку замуж за слугу, сына управляющего. Но Роберт Стуруа, как всегда отвергающий прямые ходы, лежащие на поверхности, ухватился за слово "хозяин". И даже выудил из него некое смыслообразующее содержание, окутавшее пьесу прочной паутиной так, что не разорвать. Предположив, что старик Тодеро требует называть его хозяином, а не отцом, свекром или дедушкой, в тайной надежде, что вместе с этим магическим словом придет и другое, совершенно особое к нему отношение, Стуруа сочинил свой новый спектакль поверх гольдониевского текста, а в некоторых местах и вопреки ему. Ну вот и получилось - мерзкий самодур в поисках уважения и любви.
Гольдони написал веселую, вполне бытовую, привычную (чтобы не сказать банальную) для него комедию. Где герой сначала злобствует и всех тиранит, а потом оказывается обманутым другими, более предприимчивыми персонажами. И все кончается хорошо, ко всеобщему благополучию. Внучка выходит замуж за того, кто ей по сердцу, а Тодеро, если ничего и не понял, то сам виноват. Среди прочих пьес Гольдони эта - проходная, ничего к его творчеству не добавляющая. Да и написана она не в расчете на века, а так, для шутки. Была у драматурга приятельница, которой не повезло со свекром, злобным типом и самым настоящим мракобесом. И в один прекрасный день Гольдони решил позабавить свою подругу (а заодно и примкнувших к ней зрителей) и вывел этого самого свекра на сценические подмостки в облике вышеозначенного синьора. Публика посмеялась, свекр, понятное дело, разозлился еще больше прежнего, тем дело и кончилось. Пьесу очень скоро забыли. Причем надолго. Во всяком случае в России она не ставилась, кажется, никогда, а ставилась ли где-то еще - история театра умалчивает. По крайней мере ничьи успехи с этим названием связаны не были. Что, как вы поняли, совсем не удивительно.
Тем неожиданней спектакль в "Сатириконе". Не просто успешный - его так и тянет назвать событием, да вот боязнь красивых, пафосных слов мешает. А все же - событие и есть.
Стуруа каким-то странным образом превратил простенькую шутку в жутковатую, полную мистики, потаенных страхов и задавленной эротики драму. Вовремя вспомнив еще и о том, что действие происходит в Венеции, в этом аномальном, перевернутом, нереальном городе, стоящем на воде, от которого так и жди каких-то таинственных и неприятных происшествий.
Говорят, что дело было так. Гулял как-то Стуруа по Флоренции и неожиданно наткнулся (конечно же, случайно) на семейство Райкиных, стоящих в очереди у галереи Уффици. После радостных объятий выяснилось, что все они (и Райкины, и Стуруа) живут как раз в Венеции, а сюда приехали припасть к культуре ушедших веков, где и встретились. Совпадение показалось им неслучайным, в связи с чем и возник Гольдони в качестве автора, которого обязательно надо поставить. Тем более что Стуруа никогда его доселе не ставил, так уж вышло. А пьесу нашел Райкин. И отстаивал ее перед всеми, кто предостерегал его от столь опрометчивого шага, полагая, что этот глуповатый пустячок недостоин совместных с грузинскими товарищами усилий. Что он увидел в никому не ведомой пьесе, кроме очередной экстравагантной и смешной роли для себя самого, - загадка. Не станем и гадать. Так или иначе, Константин Райкин в своем выборе не ошибся.
Долгое время кажется, что на сцене происходит что-то странное. По всему получается, что должно быть смешно: и текст соответствующий, и актеры стараются, а смех, вполне уже готовый к действию, застревает в горле и никак не может прорваться наружу. Персонажи типичны, все делают как надо, по извечному комедийному канону, а глаза иногда совершенно пусты. Потом вдруг впадают в транс и замирают, как марионетки, потерявшие управление.
Или вот декорация (сценограф Георгий Алекси-Месхишвили). Вроде бы обычная лавка. Склянки с продуктами на полках. Привычный полумрак. Серые стены. А сквозь них - то проступает, то прячется город. Как будто в стылой, сумрачной воде каналов возникает Венеция, город-призрак, город-маскарад, город-смерть. Под стать всему и музыка (композитор Гия Канчели). Томительно звонкая, нагнетающая тревогу. Только вот по тексту выходит, что все должны веселиться. Потому что и ребенку ясно - трудности временные, недоразумения разрешатся, и всем будет хорошо. И это дикое противоречие, эта схватка режиссера с драматургом, собственно, и волнует больше всего. Понятно ведь - добром не кончится.
Режиссерский театр, главное завоевание ХХ века, обрел в лице Роберта Стуруа удивительного мастера. В борьбе с автором, в попытках вытащить из него потаенное, лежащее под спудом он, что называется, собаку съел. Прелесть его лучших спектаклей в том, что ничего этого не видно - сложных концепций, седьмого пота, бессонных ночей, непосильной работы с актерами. Спектакли Стуруа легки, подвижны и красивы, все равно как танец. Играть их трудно, потому что изощренный сценический текст, придуманный режиссером, требует прежде всего артистизма. Качество, которым обладают, увы, не все. Спектакль в "Сатириконе" демонстрирует, что его можно обрести, стоит только захотеть.
Почти все сыграли здесь лучшие свои роли. Юрий Лахин (Пеллегрин, сын Тодеро), Марина Иванова (Марколина, невестка), Алексей Якубов (Дезидерио, управляющий), Сергей Климов (Николетто, сын управляющего), Любовь Тихомирова (Чечилия, служанка). Лике Нифонтовой роль придумана от начала до конца. Да так, что в очередной раз руками всплеснешь в изумлении. Гольдони среди прочих вывел вдовушку, обладающую энергичным характером, и все. В спектакле Фортуната Нифонтовой - еще одно главное действующее лицо. Именно она ведет интригу, вершит судьбы, приводит к развязке. Она, как магнит, притягивает к себе всех без разбору: стариков, юношей, женщин. При ней тайное становится явным, и Эрос парит над сценой властительно и нежно. Любовь - вот сила, которая способна творить чудеса, делать людей счастливыми и убивать их.
Ну и, наконец, Райкин. То, что он великолепный актер, собственно говоря, знают все, знают давно и с тех пор ничему не удивляются. Синьор Тодеро - работа удивительная, выбивающаяся из ряда. Или наоборот - встающая в ряд крупных актерских свершений. На сцену выходит омерзительный, страшный, полупарализованный старик - черный беззубый рот, красные глаза, седые патлы. Он хрипит, чихает, заикается, кричит, швыряется палкой. Тодеро держит в подчинении всех, но его собственное тело отказывается подчиняться. Оно живет своей абсолютно вольной жизнью, и сложные взаимоотношения Райкина с отдельными частями его непослушного тела достойны специального описания. При всем том от этого отвратительного существа глаз не оторвать. Выходит на сцену, и видно сразу - хозяин. Которого все боятся и никто не любит.
Но Стуруа ведь недаром сочинил свою Фортунату. В конце именно она берет власть в свои пухлые, соблазнительные ручки. Поманила обезумевшего старика любовью, закружила его в танце, и он - умер.
Что и требовалось доказать.
