Тебя постоянно "выбрасывает" в сегодня.
В спектакле Юрия Бутусова, Михаила Дурненкова и театра "Сатирикон" под названием "Р" артисты рассказывают сразу технологию: мы собрались тут вообще-то гоголевский "Ревизор" играть, но хрестоматийные слова оказываются пустыми, когда задумываешься о сегодняшнем дне. Тебя постоянно "выбрасывает" в сегодня. У Бутусова метод такой - он сам об этом заявлял - идти не от автора, а к автору. Попытаться представить себе, что и как сейчас написал бы Гоголь. Быть Гоголем сегодня. В интересном и принциально нецельном спектакле масса идей. Но я хотел бы рассказать о одном пункте - том, что меня особенно тронуло.
Разумеется, любой, кто ставит "Ревизора", прежде всего должен думать о том, как решить финальную мизансцену - главную гоголевскую инновацию. Лучший постановщик "Ревизора" всех времен и народов Всеволод Мейерхольд, как известно, превратил немую сцену в мертвую сцену. Чиновники в финале спектакля оказывались мертвыми куклами, пораженными холодом внезапной смерти словно на столько обожаемом Гоголем полотне Брюллова "Последний день Помпеи".
В спектакле Юрия Бутусова таких немых сцен две. Одна, как и положено, в финале: Городничий и Хлестаков управляют автомобилем (Русь-тройка), в котором едет, видимо, вся Россия, по крайней мере все работники спектакля, включая монтировщиков. Едет автомобильчик в какое-то заведомое опасное путешествие. Звучит бешеная музыка. In the deathcar we're alive.
Но еще одна немая или даже мертвая сцена происходит после сцены взяток. Это фрагмент у Гоголя, который обычно постановщики выкидывают: к "ревизору" после чиновников идет люд, просители - жаловаться на губернатора и просить пощады. В этот момент в спектакле Ивану Александровичу (Константин Райкин) читают список репрессированных людей, как у Соловецкого камня - самых простых людей самых простых профессий. Это внезапное перечисление охватывает ужасом как лжеревизора, так и зрительный зал. "Ревизор" превратился в "Мертвые души", сегодня идея мертвых крепостных душ реализуется в этом потоке непрощенного, неназванного и неоплаканного человеческого страдания. Хлестаков в ужасе, в комаршном сне, бессильный помочь. Понадеявшийся на легкую интрижку, он въехал в кошмар, в гробовое парализующее видение. Всякий раз, когда мы сталкиваемся с классическим наследием, мы восклицаем: "Ах, боже мой, ничего не изменилось". Проблемы "Ревизора" из 1830-х останутся нерешенными и по прежнему актуальными, пока вот этот сонм мертвых душ без погребения будет стучаться по инстанциям в поисках понимания и сострадания, объяснения и защиты. Вот эта ценность человека, которая как была нулевой во время крепостного права, так и осталась нулевой во все последующее время, взывает о повышении стоимости. Человек - это не то, чем стоит пренебречь, и то, чем все время пренебрегают.
