БУДУЩЕГО МОЖЕТ И НЕ БЫТЬ
«Государь-стендап». Сочинение на темы трактатов «Государь» Н. Макиавелли и «Государство» Платона.
Театр «Сатирикон» (Москва).
Автор текста и режиссер Александр Локтионов, художник Филипп Шейн.
Название спектакля бросает вызов. На фоне пары сотен, а то и больше стендапов, что идут на столичных площадках в течение недели, «Государь-стендап» в Театре «Сатирикон» кажется овцой в волчьей стае. Публика отечественных стендапов (в отличие от нее же за рубежом) редко ходит куда-то еще. Случайный выход за пределы закапсулированного зрительского опыта может обернуться и оборачивается неожиданным открытием. «Это лучше стендапа», — сказал совсем недавно молодой человек своей столь же юной девушке после отлично сыгранного спектакля. Этот случайно подслушанный комплимент — и высшая оценка, и признак потенциальной зрительской аудитории. Собственно на нее и нацелен спектакль «Сатирикона», и она приходит, и получает — привычное, но лучше сыгранное, смешное, но глубже сформулированное. Режиссерское решение выстроено, визуальная часть продумана, артисты куда более оснащены — и речью владеют, и пластикой, и поют, и на музыкальных инструментах играют.
Изначально у этого спектакля были скромные амбиции: его выпускали в Учебном театре Высшей школы сценических искусств в расчете на 100 зрителей. Но после калининградских и петербургских гастролей с залами на 800 и 500 мест очевидно, что спектакль «дорос» до больших сцен.
Режиссер Александр Локтионов выбрал в качестве основы рассуждения Никколо Макиавелли — об имморальности идеального правителя в трактате «Государь», и Платона — об идеальном государственном устройстве в диалоге «Государство». Не утратившие актуальности философские трактаты скорее референсы, нежели непосредственная основа сценического текста. Локтионов извлекает из архивной пыли нетемперированные фразы и формулировки, место которым аккурат в сегодняшнем настоящем: «Подчиненных нужно либо в ласке купать, либо подавлять», «Обижать нужно раз и навсегда» и прочие аксиомы безжалостного правления. Авторская драматургическая надстройка исторических оригиналов в духе современной интертекстуальности предполагает стендапную вольность ассоциаций и речевых парадоксов, оттого и возникают в спектакле и Петр I, и Иван Грозный, реминисценции на сталинские репрессии, звучат музыкальные интонации Высоцкого, БГ и Ады Якушевой, аллюзии на «Иронию судьбы, или С легким паром». В современную публику вглядываются из будущего, которому уже известно все, что с нами будет: спектакль начинает забавный робот Марфуша в изящном исполнении Алины Доценко. Ее персонаж привычно иронизирует над людьми: в оптике все умеющего и все имеющего робота все эти сидящие в зале люди — существа странные и заслуживающие снисходительной улыбки. И им стоит все же объяснить, как жить эту жизнь, чтобы она привела к не самому фатальному будущему. Как кажется поначалу, робот даже не лишена эмпатии, но ближе к финалу становится понятно: прагматизм машины лишь имитирует чувства и эмоции. В попытке прорваться к ним в приступе одиночества программа воспроизводит не самые лучшие человеческие схемы: напиться и звонить бывшему, танцевать в белье на балконе. А когда приходит время дать главный совет настоящему из светлого государства будущего, программа и вовсе намертво зависает.
Робот прибывает на Землю не один. Четверо пришельцев — участники одной музыкальной группы, «Dead Platon», название которой высвечивается на заднике стекающим и пылающим шрифтом адептов блэк-металла. Существа будущего в трениках, майках и шкурах задают правила игры (я говорю — вы молчите, я спрашиваю — вы отвечаете), с легкостью общаются с публикой, жонглируют мгновенными перевоплощениями. В основе — музыкально-философский подход с цитатами не только из Макиавелли, но и с кодами мгновенного узнавания вроде бессмертного хита «Отель „Калифорния“».
Государь в исполнении Даниила Пугаёва — образ обобщенный и пугающий. Его Иван Грозный всерьез предлагает высечь жену и наточить колья, потому как оценка боярам у царя одна — кол. Петр I нахально объявляет несостоятельным концепт «Вкусно и точка» без его петровских проевропейских новшеств: из стандартного набора придется убрать заморские помидоры, картошку, бекон, кетчуп и даже часть булки. Гомерически смешной монолог о поиске Пантелеймона, «душа которого хотеть красота», оборачивается трагическим осознанием беды: Петр, только что прорубивший для Пантелеймона окно в Европу, продирается сквозь лабиринты пантелеймоновой землянки, в которой и кроты, и черви, и не то что красоты нет, но даже мусор от порога не убран.
Московская версия спектакля адаптирована под петербургский слэнг вроде «поребрика» и «шавермы», географические топонимы и расхожие мемы. Пришельцы знают, что знаменитые «сосули» в Петербурге сбивают лазером, красоты Эрмитажа легко монтируются с видами разрушающихся исторических памятников, а трактат Макиавелли обязательно найдется в «Подписных изданиях».
Сценографическое решение спектакля Филиппа Шейна лишено всяких розовых надежд относительно того, к чему придут сидящие в зале люди настоящего. В левом углу погруженной в полумрак сцены виднеются очертания крышки гроба, перед которым воткнуто полтора десятка разнокалиберных мечей.
Вблизи этого кладбища человечества, соорудившего сотни тысяч таких погостов со сложенными головами и мечами, полицейский из будущего в исполнении Ильи Денискина читает свой монолог, в котором спрятан тот самый совет, который не удался роботу. Таких, как он, желающих «махаться» силовиков стоит отправить в дом престарелых, где придет осознание, как нужен старикам этот мальчишка, чтобы просто зашить рубашку, а по сути — поговорить. И что «махаться» полицейскому стоит лишь тогда, когда дом престарелых соберутся закрывать. Такой же утопической мечтой наполнен и монолог Ярослава Медведева о том, что в будущем примирились все религии. Ближе к финалу иронично-шутливый настрой четырех пришельцев сменяется агрессивным неприятием. Почти рэповый речитатив о том, что для кроссовок «нужно тридцать человек», а потом «миллионы человек», сродни яростному крику во Вселенную о жадности и ненасытности, потребительской неразборчивости и глупости человека.
Театр легко смешивает традицию конферанса, умного, вовсе не шаловливого, а местами даже трагедийного стендапа, систему Станиславского и условного театра Мейерхольда. Он иронично подсмеивается над индустрией развлечений и прячет за градом шуток, легкого матерка и абсурдных, на первый взгляд, историй смыслы, от которых только мороз по коже.
Трактат Макиавелли запрещали не раз: рассуждать о судьбах государства дело опасное и неблагодарное. Смеяться над судьбами человечества равнозначно изживанию страха и выздоровлению. Пришельцы, оказавшиеся в финале просто компашкой полубомжеватых владельцев ржавого зеленого «ведра» о четырех колесах, еще не утратили надежд: в их будущем нет границ, все люди не «мы» и «они», а только «мы»; все здоровы, ни возраст, ни национальность, ни пол, ни еще что не влияют на отношение к человеку; чуть-чуть подешевели сигареты, гречка и бензин; у всех одна стабильная валюта. А в то, что искренности и воли больше нет, людей просто заставили поверить. И пока это будущее не наступило, «Отель „Калифорния“» они, за неимением «Ямах», согласны играть на домрах и гармошках.
