Даниил Пугаев «Сатирикон» — это мое место силы»
Даниил Пугаев — один из ярких актеров молодого поколения «Сатирикона». Ученик Константина Райкина уже состоялся в ряде крупных ролей, сейчас репетирует с мастером Сирано де Бержерака. То, что Сирано окажется так молод, наверняка вернет пьесе Ростана некоторые изначальные смыслы, но актер, упомянув, что там будет обманный прием с внешностью его героя, не хочет заранее раскрывать сюрпризы, ждущие зрителя на премьере. Поэтому мы поговорили с Пугаевым о его недавних театральных работах.
Вы родом из Читы. Как бы вы ее описали?
Я там жил до 21 года. В Чите и вокруг нее красивейшие ландшафты. Но у меня сложное отношение к этому городу. Когда приезжаю, ностальгирую по детству, конечно. Но я всегда знал, что уеду оттуда, — с детства хотел стать актером и благодарен этому маленькому провинциальному городку, что в столице с ее мощной конкуренцией мне помогли внутренний стержень, мужество и сила характера, которые я от него унаследовал. Мне нравится доказывать себе и другим, что можно многого добиться, будучи оттуда родом. Но родина там, где тебе хорошо — мне хорошо в Москве.
— Откуда мечта об актерстве?
— Вся моя семья творческая. Моя тетя — актриса театра кукол, мама — хореограф, хотя в девяностых оставила профессию, с моим отцом они танцевали в ансамбле. После девятого класса я поступил в железнодорожный техникум — это единственное, что можно было выбрать в Чите, кроме бандитизма и бизнеса. Я умею ремонтировать подвижной состав, год ходил в мазуте. Потом была армия, и только потом я поехал поступать в Москву.
— Во все вузы?
— Да. В Щепке мне даже сказали, что не стоит пытаться. Сейчас, работая в одном из лучших театров страны, об этом легко говорить, но тогда было непросто. А с Константином Аркадьевичем контакт случился сразу. Его реакция — это лучи энергии и поддержки, это вам скажет любой, даже не поступивший в ВШСИ.
— В чем особенность метода Райкина?
— Максимальная включенность в роль, многое связано с телом, с пластикой, но главное — энергия, концентрация и присутствие здесь и сейчас, стопроцентная отдача. Наш мастер такой: он приходит в театр первым и уходит последним, сумасшедший трудоголик. Он в половине десятого уже сидит в пустом зале с листочками и работает, непонятно, когда он спит. Он ставит, играет, учит студентов — и мы не можем быть не похожи на своего мастера в рвении к работе.
— Спектакль «Близкие друзья» — история дружбы двух немецких мальчиков и девочки перед войной и во время нее, вышел в 2021-м. Изменил ли контекст нынешнего времени ваше самоощущение внутри спектакля и зрительскую реакцию?
— Встречный вопрос — а у вас изменилось восприятие?
— У меня изменилась оптика в целом, спектакль любой тематики не может восприниматься как будто в вакууме.
— Абсолютно так. Переживания стали словно оголенными. Настолько текст про сегодняшний день, что становится не по себе. Как будто раньше мы играли на втором этаже, а теперь на верхнем — такое чувство выросшей вертикали и нанизывающихся на нее смыслов происходящего. Мне с самого начала нравился текст Водолазкина, но сегодня он звучит особенно.
— «Государь-стендап» — это уникальный образец жанра, за который другие театры не берутся. Чья это идея?
— Нашего прекрасного и сумасшедшего режиссера Саши Локтионова. Он предложил тексты Макиавелли «Государь» и Платона «Государство». Поначалу шло непросто. Саша сам написал пьесу, что-то мы придумывали на этюдах, музыку написали. Выпускали в подвале школы Райкина, показали Константину Аркадьевичу эскиз нашего мета-кринж-стендапа, и он что-то понял.
— О чем для вас этот спектакль?
— Трудный вопрос. Это про любовь к человеку. Через необычный способ подачи мы пробиваемся к сердцу зрителя, к заповеди «Возлюби ближнего своего».
— Очень неожиданно звучит. Мне казалось, что вы взламываете на глазах зрителя все шаблоны об истории, о величии государства как идеи, о конкретных исторических личностях, все выворачиваете наизнанку, устраиваете карнавал. Но, возможно, после разлома всех идеологем и остается человек как таковой.
— В финале белая пустота и человек без книг, правил и идей — один на один с миром. Хочется выбросить книжку Макиавелли, которой следует каждый правитель, что я и делаю. Про что, если не про любовь? Все в мире про нее.
— А вы кого играете, сквозь череду ваших масок в спектакле?
— Вихрь времени! (Смеется.) Не могу серьезно отвечать. Мы этот спектакль изнутри воспринимаем специфически, это наше подвальное хулиганство, капустник. А его недавно в Калининграде на гастролях 800 человек с аншлагами смотрели и слушали.
— А знаете почему? Потому что там есть воздух свободы.
— Наверно. Это наш рейв, выплеск энергии, разрешенный протест, гранж-высказывание в рамках профессии — и счастье, что оно находит такой отклик. Это как будто подвалы и гитары времен Курехина и Цоя.
— Поговорим теперь о другой ситуации, когда режиссер приходит извне. Сергей Тонышев сейчас выпустил спектакль по Гете, где у вас роль молодого Фауста — на вырост, так сказать. С моей точки зрения, еще не все у режиссера выстроилось. Но вам надо выходить на сцену прямо сейчас. Как вы себе объяснили своего героя?
— Мой Фауст рождается в момент освобождения. Он должен не только внешне преобразиться, но и внутренне светиться другой энергией.
— Возродившись от любви, он же оставляет Гретхен. Что он ищет в мире?
— От нахлынувшего воздуха у него ощущение вседозволенности. Может, пока это не совсем считывается, но он хочет продолжения поиска. Он боится и любви, и смерти как остановки движения.
— И он не готов увидеть истинную ценность того, что перед ним?
— Думаю, да. Но он остается верен своему пути. Спектакль еще должен набрать внутреннюю конкретику происходящего. За внешней красотой велика опасность ничего не делать, спрятаться за перевод Пастернака и заняться раскрашиванием этих рифм. Хочется уйти в конкретную внутреннюю жизнь персонажей, найти, кого я играю, — вы очень правильные вопросы задаете. Этот вопрос актер должен задавать себе, и я тоже, даже если режиссер его не задал. Мы ведь делаем спектакли для людей, чтобы они сердцем включались.
— Вы сделали уже три короткометражных фильма — «Карусель», «Конец игры» и «Конец фильма» — как сценарист, режиссер и актер. Откуда вдруг кино?
— Я хотел поступить в киношколу и снял для них этот этюд: мы с Лизой Янковской катаемся на карусели, восемь минут одним кадром. Но поступать не стал. Эта работа уже получила признание на разных фестивалях. И две другие тоже.
— Есть ли мысль про большое кино?
— Мысль есть. Но написать полный метр, с историей, характерами, языком — это другая профессия.
— Что для вас «Сатирикон»?
— Это классная компания, где я занят любимым и важным делом. Мой художественный руководитель — прекрасный человек, он нас слышит и поддерживает. Аналогов не найти, да и зачем искать. «Сатирикон» — это мое место силы, где я делаю что-то нужное людям.
Фото: Л. Шиманская
