Игра как поединок. Тимофей Трибунцев
Тимофей Трибунцев — актер, наполненный «страстной ясностью». О таких писал Ролан Барт: «Я люблю актеров, которые все свои роли играют одинаково, и тепло, и в то же время ясно».
У него обманчивая внешность простака. Щуплый, светловолосый, коротко стриженный, среднего роста, чуть сутулый. Но театр парадоксальным образом открывает в нем для публики другое — сложную, изысканную внутреннюю жизнь. Трибунцев рождает ощущение двойного дна — больше замалчивает, чем говорит, и больше скрывает, чем показывает. В его крупных ролях есть ощущение тайны, плотности непроговоренных смыслов.
Тимофей Трибунцев с пятнадцати лет играл в театральной студии родного Кирова, где одновременно торговал на рынке, работал путейцем и милиционером — наверное, поэтому в его ролях теперь есть очень четкое ощущение жизни простой и повседневной. А профессиональным артистом он стал поздно: двадцатипятилетним человеком в 1998 году он переехал в Москву и поступил в Щепкинское училище. Еще во время учебы на последнем курсе Трибунцева взяли в труппу театра «Сатирикон», и он сразу же попал к Юрию Бутусову в спектакль «Макбетт» по пьесе Ионеско. После дебюта в «Макбетте» он сыграл у того же Бутусова графа Риверса, Ричарда, герцога Йорка, убийцу, монаха, гонца, могильщика и горожанина в «Ричарде III», графа Кента в «Короле Лире», Костю Треплева в «Чайке» и Яго в «Отелло». А вот у Константина Райкина был занят только в трех ролях — Билла в «Смешных деньгах», отца Уэлша в «Сиротливом Западе» и Досужева в «Доходном месте».
Хотя параллельно с «Сатириконом» Трибунцев играл и в независимых проектах (моноспектакль «Повесть о капитане Копейкине» режиссера Алексея Дубровского в ЦДР и дуэтный спектакль «Ежик и Медвежонок» в ЦИМе Сигрид Стрём Рейбо, где тот же Дубровский был его партнером), со временем он стал абсолютно бутусовским актером, опорой для режиссерских смыслов, и в «Чайке» (2011) это стало более чем очевидно. Треплев Трибунцева — антагонист режиссера, нервный, слабый, мечущийся. Гулким крикомэхом во втором действии откликнется Костя на крик Бутусова в финале первого. В одном из самых яростных, свободных спектаклей Бутусова Треплев оказывается несвободней всех. Он чувствует надвигающуюся смерть, катастрофу, он точно знает, чем закончится его история. Трибунцев разделяет с Бутусовым и Треплевым муку этого предвидения — зазор между ним и персонажем едва уловим, но присутствует. Актер становится словно обратной стороной и болезненным продуктом этого мира, где персонажи постоянно лицедействуют. Треплев Трибунцева, несмотря на свою слабость, единственный, кто по сути не меняется за весь спектакль. В текущем многолюдье, в мире «Чайки», где все жонглируют амплуа и масками, он выстаивает как скала — в этом его Костя Треплев.
Вместе с тем, немолодой, жалкий, щуплый очкарик в клетчатой рубашке и чуть растянутых штанах, Треплев наполнен яростной, отчаянной подростковой энергией. «Нужны новые формы», — манифестирует он, открывая спектакль, бросая вызов зрительному залу, каждому лично и всему этому трагикарнавальному миру. И после своего провала как ребенок будет прятаться — и за кулисами, игнорируя просьбы матери выйти, и за дурацкой бумажной маской, надетой на очки. И внезапно, в унисон своему манифесту, вдруг прочитает Бродского: «И зачем мой слух / уже не отличает лжи от правды, / а требует каких-то новых слов». Но если у мечущегося в спектакле Бутусова все болит и горит, то у Треплева — отболело. Он спокойно смотрит, как медленно под руками Бутусова сгорают декорации его маленького спектакля. Будто внезапные вспышки протеста, попытки исправить все случились напоследок.
Обратная сторона его ребячества, подростковости — звериная нежность. Котом Тимофеем у ног Нины Агриппины Стекловой он будет сидеть в ожидании начала своего спектакля. Будет ласково гладить материнские руки Аркадиной — Полины Райкиной и сходить с ума от собственной неудовлетворенности, раздробленности. Треплев видит, как страдает неталантливая Нина, оказавшись в этом мире искусства вместе с ним, и сам страдает, сгорая от стыда. «Попали и мы с вами в круговорот» — круговорот страдающих, несчастных персонажей. Они сидят вдвоем бок о бок на железной кровати с высокими бортиками на почти пустой сцене — за их спиной виднеются две старые деревянные двери, а остальное пространство зияет черными пустотами. Кажется, что они остались совсем одни на этом маленьком островке с белыми простынями. Они почти не смотрят друг другу в глаза, но от этого фронтальная мизансцена приобретает особое чувство искренности, интимности. Маленькая деталь добавляет ситуации особую пронзительную тональность: после их разговора, оставшись один, Костя достает из кармана невидимый волос Нины, который незаметно срезал в начале спектакля, и отпускает его. Отпускает последнее, что могло держать на земле. Повиснув на канатах, Костя безуспешно пытается раскачаться, оттолкнуться от чего-то, но они лишь слегка подрагивают под его телом. Треплев умирает на канатах, не то запутавшись в них, не то просто не пережив невозможности полета.
В кино Трибунцев кажется простым, понятным, типично русским героем — внешне непримечательный, колкий, но с очаровательно открытой и хитрой улыбкой. Смешные чудаки, недотепы, пьяницы, белые вороны — он, пожалуй, один из немногих современных актеров, способных сыграть «загадочную русскую душу», лишая это штампованное определение самодовольного смысла. Артист умеет играть аномальность, удивление перед миром и его полное непонимание.
Его простодушные, часто маргинальные герои наивны в своей глупости и неприспособленности, их хочется утешить. Будь то главная роль Гениального математика из недавно вышедшего сериала «Что и требовалось доказать» или крошечный эпизод Пьяницы из «Юрьева дня» Серебренникова — Трибунцев органичен и в роли странного гения, и в роли забулдыги.
Все эти черты сходятся в небольшой роли в сериале «Метод». Трибунцев играет маньяка Колю «Пиночета», который замещает свою нездоровую жажду сжигать людей сожжением чучел. В первых кадрах эпизода — кладбище старых кораблей, груды металла, среди которых в каморке на заброшенной палубе ютится маленький затворник, совершенно асоциальный тип. Глубокие морщины на лице, выцветший свитер на молнии, обожженные смуглые руки — небритого, чумазого, одинокого Колю поначалу действительно очень жаль. Но в его неряшливости, тщедушии есть ощущение какого-то сдвига, патологии. Угрюмость на лице быстро сменяется недоброй улыбкой. Сказать дьявольской — преувеличить силу маленького героя. Но именно такой экстаз и ужас он испытывает, когда смотрит, как горит чучело женщины. Огонь отражается в его темных колких глазах каким-то первобытным, звериным отблеском, а открытый рот застыл в удивленной, еле уловимой блаженной улыбке…
Другой ряд образов, возможно менее интересных, но не менее талантливо сыгранных артистом, можно назвать «людьми от государства». Трибунцев с удивительной холодностью, прагматичностью и одновременно с виртуозной легкостью справляется, если не сказать — расправляется с подобными ролями. Среди его кинообразов бесчисленное количество милиционеров, инспекторов, майоров, капитанов, адвокатов и т. п. В этих ролях фактура актера работает обманкой для зрителя, чем пользуются многие режиссеры — за несуразным маленьким человеком кроется опасный персонаж. С лукавой улыбкой, как бы между прочим демонстрирует он свою зловещую повседневность — любовь к пыткам до крови, до мяса и искалеченных пальцев.
Важная роль случилась в короткометражке-мокьюментари Жоры Крыжовникова «Проклятие» 2012 года. Неизвестный актер, служащий в детском театре, приходит на очередные пробы и решается на обман, выдавая себя за зарубежную знаменитость, чтобы избежать очередного отказа, но узнает, что для съемок нужно совсем новое лицо. Тут уж он не выдерживает и выдает яростный матерный монолог за всех униженных и несостоявшихся актеров: нужно выживать, но каждому необходимо хоть немного тепла, Ролтона, водки, купить новые носки да маме денег выслать. Его главная цель — режиссер, на которого он внимательно смотрит, лишь иногда переводя взгляд на камеру. Ведь он в этот момент самый важный для актера человек, он почти демиург, способный дать дорогу в новую, счастливую жизнь. Конечно, это псевдоисповедь, и сложно тут что-либо говорить о степени биографичности монолога применительно к самому Тимофею Трибунцеву. Но именно он — среднего возраста, чуть небритый, маленький, взъерошенный, бойкий, непримиримый — стал лицом и голосом неудачливых актеров своего поколения. Короткометражка очень быстро разлетелась по интернету и социальным сетям, ее все смотрели и обсуждали, а Трибунцев оказался на новой волне популярности.
Через год после этого хита Трибунцев сыграл в «Сатириконе» одну из лучших своих ролей — Яго в «Отелло» Бутусова. Теперь он не хрупкое, больное существо, как было в «Чайке», а агрессор. Яго Трибунцева — режиссер собственного действа. Он тонкий психолог, тщательнейшим образом изучивший человеческую натуру. Он знает, как мало-помалу поселить в человеке сомнения, неуверенность, страх и довести до последней точки. Первый акт — завязка всего злодейства, эскиз спектакля Яго, который воплотится позже. Во втором действии Яго будет наблюдать за встречей Отелло Дениса Суханова и Дездемоны Марьяны Спивак совсем по-режиссерски — из первого ряда зрительного зала. Словно на репетиции, оставляя за собой желанную возможность все прервать или поправить. Или будет буквально подготавливать сцены, собственноручно переставляя, меняя декорации. Яго — единственный из героев, кто носит некое подобие военной формы, такие чуть пожелтевшие светлые брючки с лампасами. Щуплый, суетливый, с испуганным взглядом, он лишь имитирует жертвенность, тогда как внутри него рождается подлый план. Словно маленький бес, он будет хитро улыбаться, вступив в негласный сговор со зрителями. Тут у Трибунцева постоянные отступления от действия, обращения в зал — нет, Яго не нуждается в союзниках из публики, но неотвратимо жаждет одобрения и славы. Для Яго Трибунцева апарты — отличный способ спроецировать собственную подлость и гнусь на зрителей. Не убеждая и не крича об этом, последовательно и вкрадчиво растолковывает Яго, что не он один — зло, а все мы, что мы такие же, как он. Он не может стать совершенством, но может стать совершенным злодеем и в этом преуспеет.
Он уязвлен и одновременно возбужден от возможности насолить, подпортить жизнь своему начальнику Отелло. Их отношения легко проясняет блистательный эпизод в каморке у Яго. На самом краю, даже в углу сцены ютится маленький душный закуток, забитый коробками, пакетами и засаленными старыми газетами. На походной, будто холостяцкой кухне Яго чувствует себя полноправным хозяином — достает маленькую плиточку, наскоро жарит яичницу на старенькой сковородке. Отелло отстраненно наблюдает за ним, стоя позади, и понятно, что он не хочет быть причастным ни к этому действу, ни к пространству. А когда Яго предлагает Отелло отведать яичницу, буквально тыча ему сковородкой в холеное лицо, тот брезгливо отказывается. И Яго сам съедает ее, выскребая алюминиевой ложкой, закусывая ломтем серого хлеба. Мавру здесь отвратительно, страшно к чему-либо прикоснуться, чтобы не испачкать себя и белый пиджак. Вот таким оказывается пристанище злодея — тесным, запыленным, засаленным.
Чем сильнее мучается Отелло, тем увереннее становится Яго Трибунцева — он патологически зависим от своей жертвы, он вампир, питающийся жизнью слабеющего Отелло. Яго терпелив, тщателен в поступках, каждый из которых детально продуман. Он точно знает: сомнения и ревность неотвратимо прорастают в мавре точно так же, как и зло в его собственной душе. Тимофей Трибунцев — актер, напрочь лишенный желания нравиться. В нем самом нет мелкости и суеты — суета появляется лишь в сценах «театра в театре», как было с яичницей, где он играет эту суету для своего главного зрителя, Отелло. Трибунцев понастоящему мощный артист, обладающий особой магией решительного жеста, способный за секунду зажечься, быть острым, ярким, колким. Причудливым образом в нем сосуществуют смирение маленького героя и наглая скоморошья стихия. Рыцарские повадки контрастируют с простоватой внешностью, противоречие внутренней и внешней индивидуальности рождает удивительный актерский феномен.
В последней театральной работе Трибунцев окончательно утверждается в качестве одновременно центра и главного антагониста в спектаклях Бутусова. В премьере этого сезона театра им. Пушкина «Барабаны в ночи» его герой — тень, докучающий всем призрак солдата. Он появляется в пышной полупрозрачной юбке и белом корсете — подобии свадебного наряда, в смешных женских сапогах на босу ногу. Андреас Краглер, то ли живой труп, то ли дух жениха Анны Балике, уже четыре года как без вести пропал на войне. Но, будучи невидимым, он — сердцевина, мотор всей жизни семьи Балике.
…Краглер неподвижно уселся в центре сцены, и все, что происходит, делается с оглядкой на него. Он со своим негнущимся хрупким телом, стеклянными глазами выглядит жалко и пугающе, даже когда оживает, чтобы отбить в барабан яростный ритм, завести всех актеров на очередную пляску, как делал сам Бутусов в «Чайке». Его герой, будто зависший между миром живых и мертвых, терроризирует остальных персонажей. Он — наваждение, грустный клоун, то начнет приставать к бывшей невесте, то вернется солдатом с забинтованной головой. В этой роли у Трибунцева много сдержанной холодной энергии, он быстро меняет образы, личины, максимально дистанцируясь от своего злого, но не злобного персонажа. Как ни странно, Краглер больше способен на покорность, чем на бунт. Так, вымазанный черной краской, покрытый коростой темного пепла, вроде как вовсе сгоревший, он бегает перед героями-фриками, предъявляя себя в абсолютной наготе. В последние минуты спектакля Тимофей Трибунцев, кажется, и вовсе перестает играть, он как бы забывает свой текст, просит кого-то из зрителей одолжить смартфон и тут же с вызовом бросает в сторону публики: «Они же ничего не понимают!», получая в ответ волну смущенного смеха. А в финале герой Трибунцева трансформируется из солдата, пропитанного болью, ужасом и античеловечностью войны, в обывателя-очкарика, сильно смахивающего на Новосельцева из «Служебного романа». Пустеет сцена, слева у рампы загорается экран пузатого лампового телевизора, возле него садится на стул этот новый переродившийся персонаж, у него на каждой коленке по девушке, и все они замирают в уютной благостной мизансцене. Застыв перед экраном, Трибунцев лукаво и чуть нахально уже от своего собственного имени интересуется: «А какой финал вы хотели?»
Эта фраза совсем не проходная для актера Трибунцева. В его ролях почти всегда угадывается еле уловимая ирония над зрителями — как полномочный представитель театра, он позволяет себе продемонстрировать легкое превосходство над публикой. Но отлично знает, что каждый спектакль непредсказуем и может обернуться чем угодно. Это всегда вызов, негласная дуэль, игра в поединок, в котором Трибунцев выходит с залом один на один и совсем никого не боится.
Фото из архива редакции
