«КАК ФАУСТ ОСЛЕП»: ФОТОРЕПОРТАЖ С ПРЕМЬЕРЫ В ТЕАТРЕ «САТИРИКОН»
«Сатирикон» открыл сезон премьерой спектакля «Как Фауст ослеп», где едва ли не каждая сцена – поэзия театральных метафор. Как говорит режиссер Сергей Тонышев, это «история доктора, в первую очередь, человека, по призванию спасающего других людей. В спектакле мы пройдем путём этого человека, попытаемся разобраться в его и своих желаниях. Своеобразная операция над душой. Есть ли она, душа?»
Фауста (Владимир Большов/Артем Осипов) зритель застанет в операционной, где тот пытается реанимировать молодого человека, долго и упорно пробует завести сердце, но проигрывает смерти. Сюда же явится Мефистофель (Денис Суханов) со свитой темных духов, одетых как ассистенты хирурга и операционные медсестры. Потом они будут катать и кружить на кровати Гретхен (Екатерина Воронина/Алина Доценко), подсвечивая фонариками ее предчувствие любви, соорудят из множества напольных цветов райский садик – для первого свидания с Фаустом, а после «операции» по омоложению доктора, влюбленного, как мальчик, будут прыгать в бешеном ритме, резонируя с его бешеным желанием получить Гретхен всю.
Об ослеплении души, к которому приходит Фауст, Владимир Большов говорит так: «Мне кажется, что слепоту, о которой идёт речь, каждый прочтёт по-своему. Слепота же бывает душевная, когда человек перестаёт чувствовать, видеть суть. Поэтому мне нравится это название. Мне кажется, что оно немножко «подталкивает» зрителя к той точке, с которой вообще надо рассматривать Фауста: он же все-таки «ослеп». Но, может быть, для кого-то слепота – это возможность заглянуть в себя и открыть другой мир. Тут уже выбор ракурса каждому даётся на откуп».
Фауст к финалу спектакля, и своей жизни, превращается в памятник самому себе, в гипсовую статую великого реформатора, одержимого идеей всеобщего счастья, идеального социального устройства, где все будут только созидать... Проект, невозможный без человеческих жертв... Прозрение здесь дано Мефистофелю, по сути, второй, темной стороне Фауста: под конец он выползает на сцену уже без гестаповского кожаного плаща, с голыми, колом вставшими лопатками – с окровавленными следами от выпавших крыльев. На уходящих к слепящему божественному свету Гретхен и Фауста он смотрит так, что очевидно: способности Гретхен всё понять, принять и всё простить он сдался, по-человечески прижавшись щекой к её ладони, – и итог эксперимента с человеческой душой понял предельно точно.
