Константин Райкин: «В театре я нахожу спасение»
В преддверии премьеры спектакля по пьесе современного американского драматурга Кристофера Дюранга «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь» режиссер постановки Константин Райкин дал блиц-интервью.
– Константин Аркадьевич, почему вы обратились именно к этому произведению?
– Пьесу перевел и прислал мне Михаил Мишин. На титульном листе было написано, что она имеет кучу призов. Я стал читать, и она меня сразу увлекла. Хотя сперва я откладывал ее на потом. Я думал, что мы к ней приступим позже. Хотел делать нечто другое. Но понял, что нам сейчас, пока мы без дома и находимся в состоянии «аренды и скитания», лучше взять именно эту пьесу.
Потому что в ней могут играть артисты разных возрастов, и много женских ролей. И вообще мне надо было порадовать актерский коллектив такой работой, где было бы много хороших ролей и для взрослых, и для вновь прибывших. И чтоб это было несложно сделать в постановочном плане, и потом можно было с этим спектаклем ездить. Но все это уже последующие соображения, а первое, конечно, это качество самой пьесы, которая написана с достаточной глубиной и драматизмом, и с юмором. И вообще с очень хорошим набором того, что я люблю – с широким диапазоном красок.
И юмор там есть: и экстравагантный, совсем почти клоунский, и глубокий, тонкий. Вообще эта американская пьеса, как ни странно, чрезвычайно много рассказывает о нас самих. Это такая «двукультурная» вещь, и это мне кажется очень интересно в данном случае.
– Довольно неожиданно, что американский автор в этой пьесе обратился к чеховским мотивам и чеховской традиции, при том, что мы с Америкой не один год находимся в противостоянии, а автор, можно сказать, нас объединяет, уравнивает…
– Я думаю, что он гораздо правильнее смотрит на вещи, чем наши дипломаты и политики. Я думаю, что он гораздо ближе к истине, что между нами общего гораздо больше, чем различий и антагонизма. Я думаю, что в этом истина. И пьеса это доказывает.
Иными словами, спектакль – наш вклад в попытку договориться и почувствовать друг друга по-человечески, и понять, что на самом деле мы очень близки друг другу. Я думаю, что это вклад нашего театра в дело мира, в смысле примирения, установления человеческих взаимоотношений.
– Монолог Вани в этой пьесе – это не только монолог чеховского дяди Вани, но и монолог современного человека, который в ужасе от того, что мир меняется, и все, чем он жил, рассыпается на глазах, и он ни в чем не чувствует опоры. Лично вы в чем чувствуете опору?
– Ответ на этот вопрос содержится в спектакле. Потому что если посмотреть внимательно, то в этой пьесе театр изображен, как удивительное изобретение человечества, от которого каждый персонаж так или иначе в зависимости. Все «повернуты» на театре, вплоть до домработницы. В этом и есть опора и спасение.
"Театр – это великая провокация, где проявляются все внутренние течения, все человеческие мотивы, и вместе с тем – это спасение. Этот спектакль сделан нами, как «дом-театр». Это достаточно многозначный образ, хотя очень простой. И мне кажется, что в этой простоте тоже есть смысл. Так что ответ такой: в театре я нахожу спасение и опору. "
– Сам Дюранг говорил, что это ни в коей мере не ирония над Чеховым. Но между тем в произведении столько прямых цитат из Чехова, что это может быть воспринято, как насмешка.
– Мы очень серьезно к этому подошли. И, кстати, совсем по-другому, чем это было в бродвейской постановке. Мне ребята быстро нашли в интернете записи этой вещи. Но я посмотрел минуты три и подумал: ой, я так не хочу. Я вообще очень много смотрел бродвейских спектаклей, там есть замечательные, но там своя манера, и она совсем другая, совсем не та, что меня интересовала применительно к этой пьесе. Я вообще думаю, что взгляд на эту пьесу из России, из нашей русской культуры, он сильно другой, чем американский взгляд, потому что там это, видимо, такой «хохотной» бродвейский спектакль. Надо сказать, что на Бродвее публика, в принципе, смеется с первой секунды. Может быть, потому, что там столько стоят билеты, что надо сразу получать удовольствие в любом случае…
В этой пьесе, конечно, много юмора, но он разной глубины и разного качества. Он вызывает и улыбки, и усмешки, и смешки понимания, а иногда хохот. А иногда должна быть тишина, потому что в пьесе есть зоны сострадания и драматизма. И этим как раз эта пьеса и сильна.
Оригинал статьи
