Любовь земная и небесная
За ее вечными образцами «Сатирикон» обратился к «Фаусту» Гете
В этом году в мире отмечают 275-летие со дня рождения Иоганна Вольфганга фон Гете, чье влияние на литературу разных стран, в том числе России, трудно переоценить. Правда, в драматическом театре его произведения у нас сейчас ставят довольно редко. Но молодой режиссер Сергей Тонышев в «Сатириконе» рискнул, и создал спектакль «Как Фауст ослеп».
Вообще-то обращение к трагедии Гете вполне логично, в том числе после недавнего гигантского всплеска интереса к фильму «Мастер и Маргарита». Ведь вдохновение для легшего в его основу романа Михаил Булгаков во многом черпал именно из пьесы немецкого классика. И оперу «Фауст» писатель, по воспоминаниям его сестры, смотрел более 40 раз. А Борис Пастернак — ровесник Михаила Афанасьевича, автор отмеченного Нобелевской премией «Доктора Живаго» — сначала хотел назвать свой роман «Опытом русского Фауста». Кстати, во время работы над ним возникла горькая аналогия с одной из сцен пьесы — возлюбленная Бориса Леонидовича Ольга Ивинская, как и Маргарита, попала в тюремные застенки...
Правда, в нынешнем спектакле (между прочим, идущем в переводе Пастернака) об этом ничего нет, он поставлен именно по пьесе Гете, хотя и очень сокращенной. Но и это уже редкость для современного театра, где классика большей частью служит режиссерам лишь импульсом для сочинения новых, современных историй.
Спектакль начинается спором Мефистофеля с Господом о том, насколько слаб по своей природе человек. Дух отрицания в исполнении Дениса Суханова со своей слегка карикатурной свитой — вживую на сцене. А вот Всевышний присутствует только в виде очень узнаваемого голоса, принадлежащего руководителю театра Константину Райкину. Господь и его оппонент здесь — почти на дружеской ноге. Но Мефистофель выглядит как беспокойный неудачник, одержимый желанием взять реванш за свои вырванные в наказание за бунт крылья: на его лопатках их след — две кровавые полосы.
Уже поживший Фауст (Владимир Большов), чья судьба у спорщиков на кону, впервые предстает перед зрителями в операционной, не подозревая, что очень скоро препарировать станут его самого, только не телесно, а душевно. Разочаровавшийся в науке, усталый от самого своего существования и слегка циничный, он не колеблясь подпишет договор с Мефистофелем, и окрашенные в алый цвет листы бумаги разлетятся по сцене.
Живость в ученого, с помощью ведьминых чар снова становящегося молодым (в этом возрасте героя играет Константин Новичков), вдохнет строгая и красивая Гретхен (Маргарита) в исполнении Екатерины Ворониной. Девушка, несмотря на то что сама почти дитя («ей более 14 лет», — замечает Фауст, заставляя вспомнить, что в прежние времена были иные взгляды на возраст любви), сразу отнесется к объекту своего чувства очень серьезно. А герой окажется легкомысленнее, что в конце концов и положит трагический предел земного существования Гретхен. Но и в темнице перед казнью она будет выглядеть более стойкой и зрелой, чем раздавленный горем Фауст. Молодой актрисе удается убедительно передать образ исстрадавшейся, но все еще живущей любовью женщины. Ее платье со шлейфом (вызвавшим в памяти панно «Принцесса Греза» Врубеля) и в застенках остается белоснежным, как символ душевной чистоты несмотря ни на что.
Всему этому предшествует одна из самых пронзительных сцен в спектакле — воспоминание обесчещенной Гретхен о детстве. В нем их с братом укладывает спать мама (Лика Нифонтова), добродушно говорящая что-то по-немецки. Смысл слов здесь вторичен, главное — атмосфера уюта и ласковые интонации, с которыми женщина обращается к детям. Дочь она все время называет «meine Вlume» — мой цветок. Это — тот семейный рай, к которому так стремилась Гретхен, а вот ученый Фауст о нем понятия не имеет.
И в финале душа Маргариты, как идеал вечной женственности, к которому после творения Гете так стремились и русские поэты-символисты, не только становится на небесах проводником своего бывшего возлюбленного, но и, жалея, гладит по лицу главного виновника своих земных бед — Мефистофеля. Он, долго водивший всех за нос, сам в конце концов остался в дураках, переживая такое потрясение, что, кажется, за этим вот-вот последует раскаяние. В общем, «Сатирикон» можно поздравить с удачным спектаклем — тем более что разговор о несуетном и вечном в наше тревожное время как нельзя более уместен.
