Михаил Мишин: «Юмор — это инстинкт самосохранения»

Владимир Полупанов, «АиФ»: — Михаил Анатольевич, вас никогда не обижало, что вас называют сатириком? Вы себя таковым сами считаете?

Михаил Мишин: — Меня часто об этом спрашивают...

— И вы отвечаете: хоть горшком называйте.

— Ну вот, вы уже знаете. Когда только начинал, хотелось называть себя сатириком, казалось, что это смело и гордо. Я в одном ряду со Свифтом, Салтыковым-Щедриным, Зощенко. Но, когда все стали выбегать с листочками к микрофону и обличать соседний пивной ларек, я решил, что приставка «сатирик» меня умаляет. А потом понял, что это не я решаю, а аудитория. Кем она меня воспринимает, тот я и есть...

Сегодня я абсолютно спокойно реагирую на количество людей в зале.
Михаил Мишин

— О чем вы писали в последнее время?

— Я что, должен пересказать? Ну приходят иногда мысли, иногда я их записываю. Вопрос один: это кому-то интересно, кроме меня? В прежние времена, конечно, хотелось, чтобы таких были толпы... Сегодня я абсолютно спокойно реагирую на количество людей в зале. Хочется просто разговора с понимающим собеседником. Так что, если я хотя бы нескольким людям интересен, — замечательно. Уже компания.

— В советские времена было больше поводов для иронии?

— Была другая жизнь. Но то, есть ирония или нет, зависит не от жизни. А от того, как голова устроена. На одну и ту же вещь мы все смотрим вместе, но воспринимаем по-разному. У одного она вызывает улыбку, у второго — слезы, у третьего — психоз. Когда удается подключить к своему восприятию других людей, это уже успех. Вообще, терпеть не могу теоретизировать насчет собственной деятельности. Это всегда глупо выглядит.

— У вас есть миниатюра «Селфи»...

— У меня был юбилейный вечер. Я обычно никак не называю свои вечера, но тут меня убедили, что надо. И мне пришло в голову «Селфи в день рождения». Меня занимает эта новая страсть: фиксировать каждую секунду своего существования. Вот пока мы тут в кафе сидим, девушка за соседним столиком нащелкала селфи: она с чашкой, она с сахарницей, с печеньем, на фоне буфетной стойки... И выложила в Сеть. И ей уже наверняка отвечают и ставят лайки... Помню, приехал в дом отдыха, и там был шведский стол. И какой-то вроде бы вполне вменяемый парень снимал смартфоном на видео этот стол и вел живой репортаж: «Коля, гляди, салат. Оливки, видишь? Да нет, это не варенье. Это свёкла». Всё человечество беспрестанно щелкает само себя и ставит себе лайки. Я в конце вечера тоже приобщился к человечеству: сделал селфи на фоне зрительного зала...

— Мы же внутри потока. Когда ты внутри, ты не можешь точно оценивать. Конечно, мы стали «более отдельными» друг от друга. Ты сидишь дома и при этом связан со всем миром. Сейчас каждый сам себе издатель, редактор, читатель, писатель. В наших телефончиках огромное могущество коммуникаций.. И мы не отдаем себе отчета, как это изменило нас... Но изменило и будет менять сильно...

Раньше молодёжь много читала, но если бы в моем детстве были смартфоны и интернет, я бы тоже меньше читал.
Михаил Мишин

— Почему вы в эту историю не играете? У вас даже своего сайта нет.

— Ответ простой: лень. Но сейчас меня заставляют, поэтому заведу, наверное. Сайт — это еще ладно. А социальные сети. Зачем мне это? У меня очень узкий круг близких людей. Их по пальцам пересчитать. Я с ними могу прекрасно общаться по телефону или заехать. А рассказывать мировому сообществу о том, что сегодня я разбил тарелку, какой я кофе пью... Но брюзжать тоже глупо. Вот, мол, раньше молодёжь много читала. Если бы в моем детстве были смартфоны и интернет, я бы тоже меньше читал. Кто захочет, тот прочтет. Вообще, процент людей, которые хотят что-то узнать, не зависит от средств информации. Это только новые возможности...

— Над чем работали в последнее время? Какие пьесы перевели?

— В театрах страны довольно много спектаклей по пьесам, которые я перевел. В прошлом году только в Москве было три постановки. В «Сатириконе» — «Ваня и Соня и Маша и Гвоздь». В театре им. Пушкина поставлен спектакль «Эта прекрасная жизнь». В театре «У Никитских ворот» Марка Розовского — «Братишки» Там, кстати, у меня 21 декабря будет творческий вечер.

— Чем будете радовать?

— Читать буду написанное, что же еще? И новое, и что-то из прежних вещей. У меня нет обольщений: новая аудитория не обязана знать то, что я писал раньше... В последнее время я вообще довольно мало выступал. Поэтому поднакопилось.

— А с чем связано то, что вы редко выступаете?

— Когда-то очень много выступал, по стране ездил. Звали из разных городов. И много звали. А потом как-то стал больше за письменным столом сидеть. Когда сломалась страна, сломались механизмы выступлений. К тому же у меня никогда не было администраторов, которые бы этим целенаправленно занимались. А потом вовсе лег на грунт. Но те редкие случаи, когда выступал (это было пару раз в год), доставляли удовольствие. И я публику вроде бы не обманываю, и она меня. Я не намерен возвращаться к этой деятельности как к основной, но вот сейчас опять захотелось общения с аудиторией.

— Почему вы беретесь за переводы тех или иных произведений? Что является главным в выборе? Вам заказывают перевод, и вы делаете свою работу?

— Результатом своей работы довольны?

— Редчайший случай, когда все получилось так, как я хотел. Вот я хотел, чтобы это было во МХАТе, чтобы ставил ее Володя Машков и чтобы Женя Миронов играл. И все сложилось. И на премьере был просто оглушительный успех, приятно вспомнить. Спектакль с аншлагом шел лет 10-12. Потом сняли, потому что Миронов не смог играть. И был перерыв. Но сейчас они сделали вторую редакцию этого спектакля. И снова аншлаги. И снова приятно.

— Вместо Евгения Миронова теперь играет Игорь Верник. А это большая разница.

— А с чего началось ваше сотрудничество с Аркадием Райкиным?

— Когда меня о нем спрашивают, я всегда страдаю. Потому что тем, кто помнит его и видел вживую, объяснять ничего не надо. А тем, кто не видел, ничего не объяснишь. Никакая видеозапись не дает и сотой доли представления о нем. Одно могу сказать: мне повезло, я видел в своей жизни гениального актёра. Райкин был вершиной. Все мечтали писать для него. И я тоже хотел. Мне было лет 30, и какая-то мелкая известность у меня уже была. И я внутренне созрел. И вот мои друзья, актеры его театра, привели меня к нему. Я был поражен, что Райкин — реальный человек. До этого он был где-то в облаках, на котурнах. А тут рядом — белая рубашка, бабочка. Говорит тихо, чуть улыбается.... Я оставил ему какие-то тексты. Он через два дня позвонил и наговорил слов, после которых я должен был бы перестать здороваться с окружающими. Я осознал свой уровень: Шекспир, Толстой, я, ну может, еще два-три человека... И он предложил мне делать с ним следующий спектакль. А в его театре была такая система: ставился спектакль, его играли почти ежедневно в течение года, затем навсегда снимали. И начинали играть новый. С возрастом такой ритм ему сложно было выдержать. И мы работали над спектаклем года три.. В процессе появились и другие авторы, но моего текста там было больше половины. Так что в каком-то смысле это мой спектакль. Назывался он «Его величество театр».

— Райкина же вынудили покинуть Ленинград. По какой причине он не был мил ленинградскому партийному начальству? Потому что высмеивал советские нравы?

Не было никогда в России жанра стенд-ап-комеди, теперь есть — слизали у американцев. Ничего плохого. Выходит к публике человек и начинает что-то плести, как бы импровизируя. Иногда удачно.
Михаил Мишин

— Константин Эрнст сказал как-то: «Мне казалось, Максим Галкин ─ первый из „новых“, а выяснилось, что он последний из „старых“». Имеется в виду, что есть старый юмор, условно говоря, «аншлаговский», а есть юмор «Камеди клаба». Существует ли такой водораздел, на ваш взгляд?

— Для меня существует элементарный водораздел: то, что мне нравится, и то, что не нравится. У Зощенко какой юмор — старый? Я бываю не в восторге как от того, что делают мои сверстники, так и от того, что делают молодые. Среди последних есть забавные и талантливые ребята. Но они купаются в старой как мир пошлости. Конечно, новое тоже возникает: ну не было никогда в России стенд-апа, теперь есть, слизали у американцев. Ничего плохого. Выходит к публике человек и начинает что-то плести, как бы импровизируя. Иногда удачно.

— Ургант, например...

— Ваня — отдельный персонаж! Обаятельный, с быстрой реакцией, с легким языком. Я просто изумлен тем, как долго он держит уровень... Вообще, успех случайным не бывает. Не я сказал, но подписываюсь. Успех, конечно, может быть достигнут разными средствами, но с этим мы потом разберемся. Но для начала соберите зал. Конечно, у Вани тоже всякое бывает. Но он неизменно «собирает зал», где сидят миллионы.

— Как вам кажется, есть ли вещи, над которыми нельзя смеяться?

— Смеяться можно над чем угодно, Дело не в теме, а в наличии вкуса, то есть такта и меры. Юмор — инстинкт самосохранения человека. У кого он лучше развит — тому легче жить...