«Р» значит Россия? Как Константин Райкин стал Хлестаковым XXI века
Культовый режиссер Юрий Бутусов устроил в «Сатириконе» три часа психологических дебатов по мотивам Гоголя.
Ревизор, Райкин, Россия… Такие и не только варианты приходят в голову зрителю, который готовится к новому погружению в мир Юрия Бутусова. На этот раз мастер художественного образа, московско-петербургский театральный шаман начала тысячелетия поставил в столичном «Сатириконе» спектакль с загадочным названием «Р». В основе — соображения современного драматурга Михаила Дурненкова, вдохновленные неустаревающим «Ревизором» Николая Гоголя. На сцене — Константин Райкин и Тимофей Трибунцев в фирменном бутусовском антураже.
Гоголевский «Ревизор» — одна из тех пьес, которую ждут в любом театре, которая без приглашения садится за стол с ведущими актерами, которую по цитатам знает зритель и которую, кажется, уже до костей разобрали всевозможные постановщики. Однако со временем некогда беспощадный сатирический текст классика превратился в уютную комедию про провинциальных чиновников. И тогда как нельзя кстати в кулисах появляется Юрий Бутусов — один из лучших режиссеров современного русского театра, привычно разбивающий вдребезги классическое представление об этом самом театре.
Но поклонникам Бутусова рано радоваться. Между писателем и режиссером встает третье лицо — драматург Михаил Дурненков, ученик Юрия Арабова брал «Золотую маску» за пьесу «Утопия», которую поставили в Театре Наций, а в Казани Дурненков известен по проектам фонда «Живой город». Именно его мысли, аллюзии и фантазии зритель видит на сцене. А там пытливый ум одним «Ревизором» не ограничился. Внимательная публика расслышит и «Мертвые души», и поэзию Пушкина, и Мандельштама, и многое другое. Поэтому, чтобы сердца сердобольных до классической интерпретации зрителей не бились в гневной агонии, спектакль и назвали «Р». Продолжение придумайте сами.
На сцене «Планеты КВН» (временное пристанище «Сатирикона» на время, кажется, уже бесконечного ремонта основного здания) — дощатый настил, черный, словно угольная сажа, пол и обычный ряд стульев. С первого взгляда угадывается фирменная аскетичная сценография в монохромных тонах Максима Обрезкова. С этим художником Бутусов поставил уже не один спектакль, и зачастую именно его глазами зритель смотрит на мир режиссера.
Слева от сцены — барабанная установка, синтезатор, контрабас, мгновенно вселяющий вдохновенный трепет в поклонников Бутусова. Музыка — неизменный инструмент художественного языка режиссера. И вкупе с узнаваемой сценографией образуется то, что поклонники с почтением, а недоброжелатели пренебрежительно называют «бутусовщиной». На этом ожидания стоит поставить на продолжительную паузу. Вплоть до финала.
Параллельно зрителям на коротком отрезке из офисных стульев сидят Тимофей Трибунцев, Константин Райкин, Алена Разживина, Марьяна Спивак, Артем Осипов. Спектакль начинается с отдельных монологов персонажей, в которых смутно угадываются гоголевские прототипы. Кто-то невзначай обронит имя-отчество, кто-то вставит цитату из первоначального гоголевского контекста. Но никакого линейного сюжета и привычных мизансцен не наблюдается. Только рефлексия над текстом Гоголя, стянутая грубыми стежками между собой.
Трибунцев, он же Антон Антонович (Городничий у Гоголя), с самого начала задает высокую актерскую планку. Он мастерски предстает то горбатым вурдалаком с могильной лопатой, то берет на себя вину за все человеческие грехи, а спустя полчаса советует Ивану Александровичу (Хлестаков у Гоголя) в исполнении Райкина не ослаблять управленческую хватку. Через несколько текстовых отрывков с актерскими наметками подключается и худрук «Сатирикона». И первое время на том же высоком уровне, как и подобает мастеру, держит режиссерско-актерский тон путанного для зрителя спектакля.
Публике показывают еще несколько монологов. То ли чтобы персонажей представить, то ли чтобы иначе посмотреть на современную действительность или ее высмеять, как в случае с отрывком Анны Андреевной в исполнении актрисы Разживиной.
Сам Бутусов признавался, что в спектакль вошло многое из разговоров с актерами на репетициях и их сценическими наработками. Исходя из этого, становится понятно, почему одни цепляют внимание зрителя, а другие хочется скорее перемотать и двигаться дальше.
Интересен монолог Осипа (Осипов), который делится со зрителями исповедальными признаниями о жутком детском воспоминании, когда он вместе с другими забил ледышками насмерть приблудного щенка. Или местами отрывок жены городничего Анны Андреевны со своим пылким монологом о несбывшихся претензиях на высокое. За огромным нагромождением текста все же угадываются главные темы, поднятые еще Николаем Васильевичем в 1835 году. Тут и грешки чиновников, и лесть, и меркантильность, и страх перед высшими инстанциями, но все это подкреплено современными акцентами: подброшенные наркотики, пытки в тюрьмах и вечный народный рулевой, чье имя всуе лучше не произносить.
Сюрреализм и одурь происходящего подчеркивают то клубья сладкого вейпа, которым без конца пыхтят герои, то внезапно возникающая черная ворона, лежащая лапами кверху, которую тащат на сцену, то старая песенка «Далеко-далеко за морем» про чудесную страну из «Золотого ключика» 1939 года, которую а капелла исполняют герои спектакля. Выглядит все магнетически красиво, жаль — мало.
Возможно, «Р» — это любой «Р»оссийский город N, в котором прекрасно уживаются чиновничьи людишки с прожженными душонками. А что до Хлестакова, то он, вероятно, коллективный рентген общества. Иногда шекспировский король, иногда печальный клоун, иногда повеса и весельчак, а иногда одинокий кривляка, запутавшийся в своих лицах и эмоциях.
Но это лишь одна из тысячи тысяч версий, которая возникнет у зрителя при просмотре спектакля. В нем странным образом скручен до минимума музыкальный нерв, убрана визуальная контрастность в гриме, костюмах, декорациях. Будто специально все органы чувств, которые обычно бушуют при просмотре спектаклей Бутусова, притупляются режиссером ради одного верного выстрела — текста. Но здесь, как в «Р»усской рулетке, слишком велика вероятность осечки.
