Вышли Гоголем
В полку столичного Гоголя прибыло. В январе московская афиша обогатилась двумя постановками по пьесам гения русской словесности. В Театре на Таганке поставили «Женитьбу. Трагедию», в «Сатириконе» — спектакль «Р», отсылающий к «Ревизору». И там и там авторы к оригинальному тексту приписали свой, но результат получился разный.
Перед премьерой «Р» на сцену вышел режиссер Юрий Бутусов и высказался примерно в таком духе: «Извините, программки не привезли, брак случился, поэтому предупреждаю: то, что вы увидите, — не «Ревизор» Гоголя». Сказано это было, вероятно, для того, чтобы знатоки не возмущались, услышав нечто, не совпадающее с гоголевским текстом. Хотя, положа руку на сердце, в упоминании Гоголя не было никакой нужды. Авторские отчисления наследники за давностью уже не запросят, а текст Михаила Дурненкова от оригинала далек. Даже с учетом имеющихся цитат и узнаваемых имен (сочных гоголевских фамилий в спектакле нет) — это новое сочинение с похожим сюжетом. Так что Николай Васильевич в афише фигурирует скорее для успешных продаж, да еще для привычной в контексте его созданий сентенции: «Ну надо же, столько лет прошло, а ничего в России не изменилось».
А что должно меняться? Человеческая природа? Она на все века одинакова в своих нежданно полярных проявлениях, и режиссер Бутусов в каждом своем спектакле не перестает удивляться ее масштабу. Собственно, «масштаб» — и есть ключевое слово в оценке созданного им и «Сатириконом». Речь не о привычном для этого театра мастерстве артистов во главе с худруком Константином Райкиным. Объять объятное и покуситься на необъятное можно считать главным стремлением наследников Гоголя. Для зрителя это порой тяжко — мозг взрывается, но что есть, то есть. Масштаб во всем — начиная с названия и заканчивая реквизитом.
Буква «Р», брошенная на афишу прерывистыми алыми мазками, может означать Ревизора, Райкина, эту роль играющего, Россию, латинское Роst, да мало ли что еще. К рассказам персонажей о себе и стране (в этой части популярные новости СМИ: пытки, взятки, ковид, сбитый лось и пр.) прилагаются тряпичные манекены, покореженный рояль, гигантский муляж вороны, велосипед, сиротские кацавейки, вечерние в пол платья, грубо сколоченный помост из неошкуренных досок, по которому дефилируют дамы в туфлях на шпильках, и еще множество всякой всячины. Слова и вещи могут вписываться в сюжет, как, например, зеркала, обращенные в зал («Над кем смеетесь? Над собой…»), а могут быть сторонними «посетителями», смысл которых до поры до времени сокрыт, а может, и вовсе его не имеет.
Здесь ничему не удивляешься — всё принимается и помещается в картину пестрейшего сценического мира, включая перечисление явившихся на прием к Ревизору просителей из расстрельных списков признанной иноагентом организации. Ритм спектаклю задает музыкальный ряд, тоже донельзя пестрый, от The Beatles и Nirvana до советских шлягеров. Драйв — монологи персонажей. И вот здесь обнаруживается разительное отличие от гоголевского «Ревизора».
Исповедуюшихся до боли жалко. Прохиндеи еще те, а как начнут рассказывать, сердце кровью обливается. У городничего Антона Антоновича (Тимофей Трибунцев) санитары скорой помощи уронили в снег умирающую мать. Иван Александрович, он же ревизор, признается: «Тяжелее всего пережить любовь и заботу родителей и вырасти. Непонятно, как я выжил от такой любви в детстве?» Марья Антоновна (Марьяна Спивак) клянет детские обиды, деспотичную мать, невыносимый город. Осипу (Артем Осипов) не дают покоя налитые болью глаза сбитого лося и забитый насмерть ледышками приблудный щенок. Даже откровенному взяточнику Аммосу Федоровичу (Антон Кузнецов) тянет сопереживать. Попал человек как кур в ощип, а жить-то надо: вот и мучается, дает деньги, не зная, примут их или нет.
В общем, все люди. Не хорошие, не плохие, и необходимо им одно — обновление. Как природа меняется со сменой времен года, так и человек — явление природное, многообразное и непредсказуемое — должен меняться. Иван Александрович — шанс на обновление для городничего и компании. Они — шанс для него, такой круговорот душ в природе, и нет ему ни начала, ни конца. Как гоголевской птице-тройке, которая мчится неведомо откуда и куда.
В финале сатириконовского спектакля есть своя тройка, а может, бричка. Немалых размеров конструкция — нагромождение ящиков со взятками. Наверху всего богатства, которое того гляди вдребезги обвалится, то ли спит, то ли умер Иван Александрович. Управляет экипажем Антон Антонович. Вокруг множится толпа зевак. Вырулит — не вырулит, упадет — не упадет, — так вопрос не стоит: процесс важнее результата.
В Театре на Таганке поставили другую гоголевскую комедию — «Женитьбу». Жанр режиссер Андрей Гончаров решил поменять и вынес его в название. На афише читаем: «Женитьба. Трагедия». Такой суровый мужской взгляд на событие. Для невесты, может быть, и счастье, а для жениха — трагедия. И так всегда — в XIX веке и в XXI-м, в России гоголевской и в России нынешней, а может быть, и во всей Вселенной. Космизм идеи подчеркивает соответствующий антураж — ракеты, кометы, планеты, облака и под занавес — песня «Опустела без тебя земля» в исполнении Майи Кристалинской.
Креативных придумок — множество. Герои объявляют себя небинарными персонами, слуга Степан говорит на украинском. К оригинальному тексту добавлены фрагменты из «Выбранных мест из переписки с друзьями», зачитываемые Агафьей Тихоновной (Надежда Флёрова), и ее же неустановленного авторства монолог о том, как изобрели машину времени, и теперь Россия со всеми домочадцами может переместиться лет на двести назад. При ясности мысли и неисчерпаемом воображении героиня страдает расстройством речи, у прочих персонажей в обязательном порядке тоже имеется какой-нибудь выраженный дефект, придающий образам изюминку.
Картинка — богатая, диапазон простирается от видеоинсталляций до женского бокса, да и с точки зрения «сделанности» к спектаклю претензий нет. По всем параметрам хорошая работа. Вот только не оставляет мысль, что сначала была придумана идея (см. выше), а уже потом найдено, чем ее иллюстрировать. Возможно, авторы сочли, что трудно только суженых выбирать, с пьесами будет полегче, и взяли то, что на слуху. Но Гоголь оказался капризным женихом — существует себе отдельно от режиссерского замысла и в ус не дует.
