За деньги не купишь
В «Сатириконе» вышла пятая постановка по Островскому. Худрук театра Константин Райкин уже который год не устает признаваться в своем «запое» «русским Шекспиром», которого он открыл для себя заново на спектаклях Петра Фоменко, и через пьесы которого постоянно проводит своих актеров и студентов, то становясь им партнером, то возвращаясь к режиссерскому столику. К пьесе «Шутники», чья сценическая судьба не такая богатая, он присматривался и как режиссер, и как актер. И наконец увлек этой идеей Евгения Марчелли, когда тот ушел из Ярославской драмы и стал свободным художником. Сам Константин Райкин сыграл в постановке мелкого чиновника Оброшенова.
Оброшенов - редкий бесценный гость в великой галерее «маленьких людей». Брошенный, обронивший, огорошенный, шут гороховый… Неудачник в борьбе за хлеб насущный и редкий знаток человеческих душ. Его убежденное, горячее «Хорош, хорооош!» - индульгенция, выданная жениху своей младшенькой (Илья Рогов), - остается эмоциональным эхом всех «Шутников». Такие слова-акценты были фирменной чертой миниатюр Аркадия Райкина, и всяческие его «коллефтиф девствует», «вкюс спецфицкий» подхватывали и со смехом разносили по всей стране. Константин Райкин ничего специально со словами не проделывает и растаскивать на цитаты его, конечно, не будут. Однако он выстраивает целую музыкальную партитуру для одного слова, которое станет камертоном всего спектакля. Потому что «Шутники» - не только и, может быть, не столько «о любви и деньгах», сколько о хороших людях, о хорошем в человеке.
Райкин, переигравший стольких злодеев-лицедеев и столько же раз объяснявший очистительную пользу таких ролей, сейчас точно добирает по части праведников: его Оброшенов образует своеобразную трилогию вместе со Скороходовым и Сганарелем. Если продолжить искать образное родство, Оброшенов Райкина – дальний родственник Грегора Замзы, с восхищением смотрящего на свою сестру и даже позабывшего на миг о своем «пресмыкающемся» положении. И Подпольного в лучшие его минуты, когда тот фантазирует, сочиняя свое семейное счастье, а за ним – прочих маленьких людей Достоевского, которых Константин Райкин (еще?) не сыграл, но уж точно впитал. И Чаплина, у которого он позаимствовал не только безразмерные клоунские ботинки и штаны, но и детское изумление перед миром, который, казалось бы, изучен вдоль и поперек, и шишки набиты, и цену всему знаешь, но каждый раз становится открытием. И тут же, встык к радостному изумлению – горечь мгновенного и смиренного приятия любого удара судьбы. Сцена, когда Оброшенов внезапно «богатеет», подобрав «оброненный»-подброшенный кошелек, превращается в целый аттракцион. Ошалевший, задыхающийся от «чуда», не способный справиться с волнением и словами Оброшенов тащит в свой бедный дом все, что соотносится с его представлением об уюте – ковер, имитирующий лужайку, кадки с пальмами, гипсовых львов, копию картины… но «новым русским» ему удается побыть совсем недолго. Горе потери – не возможного богатства, не пальм со львами и будущих карет, но веры в то, что человек не может быть так мелочно жесток, как его обидчики, - буквально сбивает Оброшенова с ног.
Сюжет «Шутников» прерывается объемной вставкой, которая по мейерхольдовской формуле, должна показать всего автора. Трагические фрагменты из «Грозы», «Леса», «Снегурочки» и «Бесприданницы» разыграны как по нотам музыкальными шкатулками с крутящимися куклами, разукрашенными под условный палех или хохлому, которые кукольными голосами произносят тысячу раз повторенные со сцен диалоги («так не доставайся же ты никому», «Люди, люди! Порожденье крокодилов» и так далее), ставшие таким же «русским сувениром», игрушкой, как матрешки и свистульки. Бог играет с людьми, люди играют друг с другом, театр играет со знакомыми сюжетами – а игры становятся все более предсказуемыми и жестокими. Эта интермедия так и тянет искать ей разные объяснения, но в живом потоке спектакля смотрится все же умозрительной вставкой.
Дом Оброшенова (невысокий постамент, сцена на сцене в сценографии Дмитрия Разумова) – не просто «крепость», а место, где человек наконец становится самим собой, оставив за порогом маски, обезьянничание, свою нелепую социальную роль. Чистоту и святость этого дома чувствует Гольцов, не забывая снимать ботинки перед входом и присягая ему на верность, когда, отчаявшись вымолить прощение у своей дующейся невесты Верочки (Ульяна Лисицина или Анна Петрова), бросается с жаром мыть пол у ее ног. Магии этого дома, пустого возвышения, где ты виден, как на ладони, подчиняется и богатый купец Хрюков. Денис Суханов играет его не 60-летним стариком, а стильным господином, знающим цену деньгам и людям, обожженным, разуверившимся в людях и также надевшим маску наглеца, чтобы скрыть свое давнее одиночество и неуверенность. С таким Хрюковым женская победа Анны (Алена Разживина), добившейся не только его сердца, но и его уважения, выглядит действительно счастливым исходом. Не отменяя тревожных предчувствий, что эта победа может оказаться очень зыбкой и положить начало еще одной «обыкновенной истории» обманутых надежд и горьких разочарований.
Фото: Александр Иванишин
